Вестерман был эльзасцем; он происходил из семьи, которая пользовалась уважением среди буржуа его провинции. Он оказался замешан в какие-то подозрительные проделки (махинации с билетами учетной кассы) и подвергся осуждению на бессрочное заключение в тюрьме Сен-Лазар, но бежал из нее накануне взятия Бастилии и стал секретарем муниципалитета в Гагенау. Арестованный снова по распоряжению департаментских властей и запертый в Сен-Лазар, чтобы отбыть там свое первоначальное наказание, Вестерман обратился к Дантону. Дантон, понимая, какую выгоду можно извлечь из услуг подобного человека, распорядился выпустить его на свободу накануне 10 августа, приказал набрать свое войско и, когда толпа поднялась, предоставил ему над ней начальство.
Видя, что швейцарцы и гренадеры отказываются открывать ворота, Вестерман велел подвезти поближе пять пушек. Деревянные ворота, полуразрушенные от ветхости, не могли выдержать и первого залпа. Редерер и другие члены муниципалитета, видя нерешительность войск, поспешно вошли во дворец.
«Государь, — сказал Редерер, — управление департамента желает говорить с вашим величеством без других свидетелей, кроме вашего семейства». По знаку короля все кроме министров удалились. «Государь, — продолжал сановник, — вам нельзя терять и пяти минут: ни численность, ни настроение людей, собранных здесь для вашей защиты, не могут гарантировать жизнь вашу и вашей семьи. Безопасности для вас нет нигде более, как только в Законодательном собрании». Королева, повернувшись к Редереру, гордо сказала: «Но, милостивый государь, у нас есть войско!» — «Государыня, весь Париж поднялся», — отвечал ей Редерер и вслед за тем возобновил свой разговор с королем в более твердом тоне: «Государь, мы обращаемся к вам уже не с просьбой, не с советом. Нам остается последнее средство: мы просим позволения совершить над вами насилие и увезти вас в Собрание».
Король поднял голову, пристально посмотрел на Редерера, стараясь прочитать в его глазах, что именно — спасение или ловушка — заключается в его словах; потом, повернувшись к королеве и спрашивая ее быстрым взглядом, воскликнул: «Отправимся!» — и встал с места.
Принцесса Елизавета, выглядывая из-за плеча брата, воскликнула: «Господин Редерер, по крайней мере, отвечаете ли вы за жизнь короля?» — «Да, ваше высочество, так же, как и за свою собственную», — двусмысленно отвечал Редерер.
Король прошел через дворцовый сад без помех, между двумя рядами гренадеров, вооруженных штыками и шедших одинаковым с ним шагом. Огромное пространство сада, от одной террасы до другой, было пустынно. Цветники, статуи, зелень — все сверкало блеском летнего утра. Небо было чисто, воздух неподвижен. Ничто не нарушало безмолвия, кроме мерного звука шагов и пения птиц. Казалось, природа не хотела ничего знать о том, что происходит в сердцах людей. Трагичность ситуации она покрывала блеском своей праздничной улыбки.
Процессия вступила под деревья, ноги тонули во множестве листьев каштана, упавших в течение ночи и собранных садовниками в кучки, чтобы вымести их днем. Король заметил это и сказал, частично под влиянием желания выказать беззаботное настроение, частично делая печальный намек на свою участь: «Как много листьев! Они рано падают в нынешнем году». Манюэль за несколько дней перед тем писал в журнале, что королевский сан во Франции продержится только до осенних листьев.
Дофин, который шел подле госпожи де Турзель, забавлялся, сметая ногами эти увядшие листья и подкидывая их под ноги своей сестры. Детство играло на пути к могиле!
Шествие короля с семьей через сад было замечено из кофейни напротив и из окон Манежа, народ столпился на краю Террасы фельянов, которую нужно было пройти, чтобы попасть из сада в стены Собрания. Достигнув подножия лестницы, которая ведет с большой аллеи на эту террасу, сплошная масса мужчин и женщин с криками и гневными жестами загородила дорогу королевской семье.
«Нет, нет, нет! На этот раз им не обмануть нацию! Надо покончить с ними! В них причина всех наших несчастий! Долой veto! Долой австриячку! Низложение или смерть!» Эти слова сопровождались оскорбительными позами и угрожающими движениями. Человек по имени Роше, огромного роста, в платье сапера, обычный вожак уличных смут, особенно выделялся в этой толпе яростью своих воплей и неистовством оскорблений. Роше держал в руке длинную жердь, которой замахивался на королевскую свиту.
К толпе обратились с увещаниями. Депутаты объявили, что Собрание декретом призвало к себе короля с семейством. Сопротивление было поколеблено, и Роше дал себя обезоружить. Таким образом король благополучно достиг прохода, который вел с террасы к зданию.
Несколько человек из числа стражи Законодательного собрания встретили там короля и пошли подле него. «Государь, — сказал с южным акцентом один из них, — не бойтесь, народ добр, но он не хочет больше, чтобы ему изменяли; будьте добрым гражданином, государь, и прогоните из своего дворца попов и вашу жену».