История жирондистов Том I

Жирондисты стремились к восстанию, якобинцы распространяли в армии анархию, волонтеры не собирались под флаги королевства, правительство было фактически уничтожено, австрийский комитет в Тюильри вел переписку с державами, но не с целью измены нации, а чтобы спасти жизнь короля и его семейства. Подозреваемое правительство, враждебное Собрание, мятежные клубы, запуганная и лишенная вождя гвардия, фронда, разжигаемая газетами, подпольные интриги, мэр-заговорщик, недоверчивый и голодный народ, Робеспьер и Бриссо, Верньо и Дантон, борьба между жирондистами и якобинцами — таково было состояние страны в то время, когда война с иноземцами надвигалась на Францию со всех сторон и грозила разразиться в ней подвигами и преступлениями. Жирондисты и якобинцы, соединившись на мгновение, старались ниспровергнуть слабую конституцию, которая их разделяла. Буржуазия, представленная фельянами, национальной гвардией и Лафайетом, одна только оставалась преданной конституции. Жиронда с высоты трибуны обращала к народу воззвание против короля. Бриссо, Ролан, Петион возбуждали предместья, всегдашние центры бедности и мятежей, чтобы господствовать над городом.

Каждый раз, когда народ, долго косневший в невежестве, оказывается потрясен до самой глубины, из глубин выходят чудовища и герои, ужасы преступлений и чудеса добродетели.

XVI

Власть переходит к Парижской коммуне — Народ и его вожди — Теруань де Мерикур — Собрание прерывает заседания — Король велит открыть двери — Мэр Петион и его роль в событиях 20 июня — Король вынужден надеть красную шапку — Собрание возобновляет свои заседания — Марсельцы в Париже — Их военная песнь

По мере того как власть, вырванная из рук короля Законодательным собранием, ускользала и от него, она все больше переходила к Парижской коммуне. Парижская ратуша сделалась народным Тюильри. После Лафайета и Байи там господствовал Петион. Чернь, обладающая верным инстинктом положения, прозвала мэра «король Петион». Должно сознаться, что посредственность почти всегда служит идолом народа: потому ли, что толпа, сама стоя на уровне посредственности, имеет склонность только к тому, что на нее похоже; потому ли, что завистливые современники не в силах возвыситься до справедливости к великим характерам и великим добродетелям; потому ли, что Провидение, распределяющее дарования и способности соразмерно, не допускает, чтобы один человек соединял в себе три неодолимые силы: добродетель, гений и популярность; или, наконец, потому, что благосклонность толпы — такого рода вещь, для приобретения которой надобно слишком унижаться, а для сохранения ее быть слишком ничтожным. Народ любил Петиона, как анархия любит слабость: знал, что с этим человеком можно сделать все. Как мэр, Петион держал в руках закон; как человек — позволял себе снисходительность на устах и потворство в сердце.

Дружба с Бриссо, которая тянулась еще с детства, сблизила Петиона с госпожой Ролан. Правительство Ролана, Клавьера и Сервана повиновалось ему более, чем самому королю. Национальная гвардия, народ, якобинцы, кордельеры, предместья, город — всё было в его руках. Петион мог отдать в распоряжение Жиронды народное восстание, чтобы помочь этой партии вновь завоевать себе министерство, и он это сделал: он предоставил Жиронде все случайности, даже все преступления, какие вооруженное восстание может заключать в своих недрах. В числе этих случайностей оказалось убийство короля и его семейства. Ни жирондисты, ни орлеанисты, ни республиканцы, ни анархисты — ни одна из этих партий, скорее всего, и не мечтала о таком злодеянии; но все рассматривали его как возможную случайность в будущем. Велико ли расстояние между острием 20 тысяч пик и сердцем короля?

Полагающаяся королю по конституции стража была с оскорблениями распущена жирондистами. Герцога де Бриссак, командовавшего ею, предали в Орлеане верховному суду за воображаемые заговоры, в то время как единственным заговором являлась его честь. Король советовал ему бежать, но герцог не захотел этого. «Если я убегу, — отвечал он королю, — подумают, что я виновен, скажут, что вы стали моим сообщником; мое бегство послужит к вашему обвинению. Я предпочитаю умереть». Герцог отправился в Орлеан, в национальный суд; он был не убит, а зарезан с особой жестокостью, в Версале 6 сентября. Голову герцога, завернутую в его седые волосы, посадили на острие одной из пик дворцовой решетки: кровожадная насмешка над рыцарской верностью герцога, который как будто и после смерти все еще охранял жилище своих королей.