История жирондистов Том I

Пока несчастный государь отбивался один от народа, в соседней комнате королева выносила такие же оскорбления и поругания. Король надеялся, что там она пребудет в безопасности, но королеву-то, главным образом, и искали женщины из толпы; ее-то они и звали громкими криками, осыпая самыми оскорбительными для женщины, жены и матери прозвищами. Королева, прижимая к себе двух детей, в смертельной тревоге слушала эти вопли. Подле нее оставался только Лажар, военный министр, одинокий, бессильный, но преданный, несколько придворных дам и принцесса Ламбаль, подруга и славных и дурных дней королевы. Падчерица герцога Пентьеврского и золовка герцога Орлеанского, принцесса Ламбаль, овдовевшая восемнадцати лет от роду, не имевшая на себе ни тени в нравственном отношении, стоявшая выше всякого честолюбия и всякого подозрения благодаря своему общественному положению и имуществу, любила в королеве только друга. Будучи хозяйкой двора ее величества, принцесса жила в Тюильри и занимала комнату, соседнюю с комнатой королевы. Иногда она вынуждена была отлучаться в замок Вернон для ухода за старым герцогом Пентьеврским.

Королева, которая предчувствовала угрозу, написала ей за несколько дней до 20 июня трогательное письмо, умоляя не возвращаться. То письмо, найденное у принцессы Ламбаль после ее убийства, в полной мере раскрывает нежное сердце одной и преданность другой. Ламбаль поспешила вернуться. Она хотела быть пораженной одним с подругой ударом.

Лажар, человек хладнокровный, поспешно собрал через тайные ходы, соединявшие спальню с внутренними покоями дворца, несколько офицеров и гвардейцев. Он велел привести к королеве ее детей, чтобы их присутствие и красота внушили умиление толпе и послужили щитом их матери. Королеву с детьми и женщинами он поместил в нише окна. Перед ними водрузили массивный стол для совещаний. Несколько гвардейцев сплотились по обеим сторонам ниши и немного впереди стола. Королева держала за руку четырнадцатилетнюю дочь, маленький дофин сидел прямо на столе. Его невинное личико выражало больше удивление, чем страх.

Самые жестокие люди смягчаются перед слабостью, красотой, детством. Прекрасная женщина, невинная молодая девушка, дитя, улыбающееся врагам своего отца, не могли не затронуть сердца даже у людей, воодушевленных ненавистью. Жители предместий проходили безмолвно, как бы стыдясь своего насилия, пред этой группой униженного величия. Только некоторые из них, наиболее низкие, развертывали мимоходом пред глазами королевского семейства насмешливые или жестокие надписи на знаменах. Приведенные в негодование, сообщники быстро толкали вперед тех, кто это делал. Некоторые даже обращали к дофину внимательные взгляды, полные сострадания, другие — улыбки, третьи — фамильярные слова. «Если ты любишь нацию, — сказал один мятежник королеве, — надень красный колпак на голову своего сына». Королева взяла колпак из рук этого человека и сама надела ее на сына. Удивленный ребенок принял это оскорбление за игру. Мужчины из толпы стали аплодировать, но женщины, более неумолимые по отношению к другой женщине, не переставали разражаться бранью. Непристойные слова впервые огласили своды дворца и поразили слух детей. Неведение спасало их от ужаса понимания этих слов. Одна молодая девушка весьма грациозной наружности, прилично одетая, выказывала наибольшее ожесточение и разражалась самыми жестокими оскорблениями против «австриячки». Королева, пораженная контрастом между яростью этой молодой девушки и кротостью ее лица, сказала ей добродушно: «За что вы меня ненавидите? Возможно ли, чтобы я когда-нибудь вам причинила, сама того не зная, обиду или зло?» — «Мне — нет, — отвечала патриотка, — но вы составляете несчастие нации». — «Бедное дитя, — возразила королева, — сказав вам это, вас обманули: что мне за интерес причинять несчастья народу? Жена короля, мать дофина, я — француженка всеми чувствами моего сердца, как супруга и как мать. Счастливой или несчастной я могу быть только во Франции. И я была счастлива, когда вы меня любили». Этот нежный упрек смутил девушку. Гнев ее внезапно излился в слезах, и она попросила прощения у королевы. «Я вас не знала, — сказала она, — но теперь вижу, что вы очень добры».

В эту минуту чрез толпу прорвался Сантерр. Человек увлекающийся и впечатлительный, хоть и грубый, Сантерр был скор и на решения, и на порывы, и на умиление. Повелительным жестом он велел очистить зал и сам стал подталкивать это стадо мужчин и женщин к дверям. С дофина ручьями катился пот. «Снимите колпак с этого ребенка! — воскликнул Сантерр. — Вы видите, что он задыхается!» Королева бросила на него взгляд матери. Сантерр подошел к ней, оперся рукою на стол и, наклонившись к Марии-Антуанетте, сказал вполголоса: «У вас очень неловкие друзья, сударыня; я знаю таких, которые могли бы лучше служить вам!» Королева опустила глаза и молчала. С этого предложения ведут начало тайные сношения ее с агитаторами предместий. Для их гордости было приятно вновь поднимать женщину, которую они же унизили.