История жирондистов Том I

Марат до тех пор оставался чужд всем партиям, но страшен всякому: клуб якобинцев рекомендовал Марата парижским избирателям. Страх, наводимый именем Марата, ходатайствовал за него.

Он жил в маленькой комнате, на улице, соседней с кордельерами, с женщиной, которая привязалась к нему за его несчастья. Это была жена его же типографщика, которую Марат соблазнил и отнял у мужа. Марат сообщался с внешней жизнью только через эту женщину. Лишенный сна и воздуха, никогда не отводя душу в разговоре с подобными себе, работая по восемнадцать часов в сутки, Марат дошел до того, что его мысли, разгоряченные умственным напряжением и уединением, граничили с галлюцинациями. В древние времена сказали бы, что он одержим духом истребления. Бурная и свирепая логика Марата всегда кончалась убийством. Все его принципы требовали крови. Его общество могло возникнуть только на трупах и на развалинах всего существовавшего.

Наружность Марата была зеркалом его души. Его тело, маленькое, худощавое, костлявое, казалось воспламененным внутренним огнем. Глаза Марата, выпуклые и полные наглости, казалось, с трудом выносили яркий блеск дня. Рот, широко растворенный как бы для того, чтобы извергать проклятия, обыкновенно сжимался презрительными складками. Это была фигура, противоположная фигуре Робеспьера, замкнутой и сосредоточенной: один представлял постоянное размышление, другой — непрерывный взрыв. В противоположность Робеспьеру, который щеголял чистотой и изяществом, Марат щеголял неряшеством своего костюма. Башмаки без пряжек, подошвы, подбитые гвоздями, панталоны из грубой материи и вечно грязные, короткий камзол, какой встречается у ремесленников, рубашка, расстегнутая на груди, обнажавшая мускулы шеи, толстые руки, сальные волосы, которые он беспрестанно ерошил пальцами. Марат хотел, чтобы его особа являлась живой моделью его социальной системы.

Подвергшись нападению жирондистов, покинутый Дантоном, видя, что и Робеспьер оступается от него, — Марат ускользнул только благодаря своей энергии и резкости своего языка. Жирондисты поняли, что нужно возобновить борьбу и добиться победы или преклонить голову перед триумвиратом. Это была удобная минута для Конвента назначить новых министров или сохранить правительство 10 августа. Ролан, Дантон, Серван предлагали свои отставки, если формальное и категорическое приглашение остаться со стороны нового Собрания не сообщит им новую силу.

Прения по этому предмету открыл Бюзо, рупор Ролана. Он потребовал, чтобы Конвент освободил военного министра Сервана от его обязанностей, выполнять которые ему мешала болезнь: «Я просил бы Дантона остаться на его посту, если бы он уже три раза не объявлял, что хочет удалиться. Мы вправе пригласить его, но принуждать мы права не имеем. Что же касается Ролана, то это странная политика — не хотеть воздать справедливость, не скажу, великим людям, но людям добродетельным, которые заслужили доверие. Нам говорят: „У нас нет недостатка в добродетельных и способных людях“. Я, чужой в здешнем крае, полном добродетелей и интриг, обращаюсь к своим товарищам и спрашиваю их: „Где такие люди?“ — и, вопреки ропоту, клевете, угрозам, с гордостью говорю, что Ролан мой друг; я знаю его как человека, преданного добру; все департаменты считают его таким. Если Ролан останется, то это будет с его стороны жертвой общественному делу, потому что так он отказывается от чести заседать среди вас в качестве депутата. Если не останется, то утратит уважение людей, преданных добру».