История жирондистов Том II

Тюрио сменяет Валазе. Он требует, чтобы комиссия была упразднена, бумаги ее опечатаны, а расследование действий поручено Комитету общественного спасения. Речь Тюрио прерывается криками трибун и потом окончательно заглушается звуком набата. Верньо пробует достичь примирения: «Я убежден в том, что вам говорили о мятеже, который, по-видимому, готовится в Париже, я убежден, что этот мятеж неминуемо погубит свободу и республику, что тот, кто желает, чтобы он начался, — сообщник наших внешних врагов, независимо от исхода мятежа. Вам рисуют комиссию как язву Франции в ту самую минуту, когда вы слышите пушечные выстрелы! Требуют, чтобы она была упразднена, если действовала по произволу! Если это правда, она, без сомнения, должна быть упразднена. Но надо сначала выслушать ее. Однако теперь, по моему мнению, не время слушать ее доклад. Этот доклад неизбежно возбудит страсти, а этого надо постараться избегнуть в день возмущения. Необходимо только, чтобы Конвент доказал Франции, что он свободен. Но чтобы доказать это, он не должен упразднять сегодня комиссию. Итак, я требую отсрочки до завтра. А пока постараемся узнать, кто приказал стрелять из вестовой пушки, и потребуем в наш суд главного командира!»

Поднимаются единодушные крики одобрения, санкционирующие требование отсрочки Верньо. Она не спасала ни свободу, ни честь, но спасала положение Конвента. Она успокаивала народ, обещая ему победу. Она удовлетворяла Гору, не допуская ее до гнусности насилия. Она сохраняла головы жирондистам. Она стала проявлением уважения к закону. Она оказалась удобна для всех, в особенности для слабых.

Но Дантон захотел вырвать у Собрания победу, уже наполовину уступленную Верньо: «Вы создали эту комиссию не ради нее, а ради себя. Рассмотрите ее действия.

Если она виновна, покажите пример, который устрашил бы всех тех, кто не уважает народ, даже в минуты его революционного пробуждения. Пушка прогремела? Но если Париж хотел только дать сигнал к началу представлений, которые он вам преподносит, если Париж призывом, слишком торжественным и громким, желал только предупредить граждан, чтобы они шли требовать у вас правосудия, — Париж имеет за собой еще большую заслугу перед отечеством! Не только не порицайте этот порыв, но обратите его на пользу народного дела, упразднив вашу комиссию».

Одни ропщут, другие рукоплещут. Дантон, начавший речь в духе умеренности, внезапно увлекается и чувствует, что его опьяняет восторг аудитории и он сам возбуждает страсти, которые хотел обуздать. «Если некоторые люди, — говорит он, — к какой бы партии они ни принадлежали, захотят продолжить волнение, которое сделается бесполезным после того, как вы совершите правосудие, то сам Париж заставит их исчезнуть!»

Среди шума Рабо тщетно требует, чтобы комиссию по крайней мере выслушали. Он упоминает Сантерра, который должен был вступить ночью в Париж с волонтерами, отправлявшимися в Вандею, но задержанными у ворот столицы. Речь Рабо прерывают крики. Прежде всего хотят выслушать депутацию от Коммуны.

Допускается депутация от округа Обсерватории. «Народ, — говорит оратор, — восставший в первый раз 10 августа, чтобы свергнуть с трона тирана, восстает вторично, чтобы положить конец убийственным для свободы заговорам контрреволюционеров!» — «Укажите, какие это заговоры!» — кричат жирондисты. Гюаде бросается на трибуну: «Петиционеры говорят нам о заговоре; они ошибаются только в одном: вместо того чтобы сказать, что они его раскрыли, они должны были сказать, что они привели его в исполнение». При этих словах кажется, что трибуны сейчас обрушатся на голову Гюаде. «Как вы полагаете, — продолжает он, — законы издают секции Парижа или вся республика? Те, кто приказывают бить в набат, запирать городские ворота и стрелять из вестовой пушки, разве не ставят себя выше закона?» — «Вы хотите погубить Париж, вы клевещет на него!» — кричит Гора. «Друг Парижа — это я; враги Парижа — вы!» — отвечает оратор. Он хочет продолжать свою речь; крики и ругательства прерывают его.