История знаменитых преступлений

– Пожалуй, я дам вам рекомендательное письмо к одному господину в Гейдельберге, – сказал он. – От него вы получите все интересующие вас сведения.

Я с признательностью принял письмо и, тысячу раз его поблагодарив, попрощался с господином Г. Письмо было надписано следующим образом: «Господину доктору Видеману, Хаупт-штрассе, 111, Гейдельберг».

Я снова обратился к господину Г.

– Неужели это родственник палача, казнившего Занда? – спросил я.

– Его сын. Он был рядом с отцом, когда голова узника упала с плеч.

– И кто же он по роду занятий?

– Палач, как и его отец. Он унаследовал эту должность.

– И вы называете его доктором?

– Конечно. У нас палач имеет это звание.

– Но какой же науки он доктор?

– Доктор хирургии.

– Поразительно, – сказал я. – У нас все наоборот: мы своих хирургов величаем палачами.

– Вам предстоит знакомство с приятнейшим молодым человеком, – продолжал господин Г. – В ту пору он был еще очень молод, и тем не менее событие это глубоко врезалось в его память. Полагаю, несчастный отец его с большею охотой отрубил бы себе правую руку, нежели казнил бы Занда. Он просил, чтобы нашли другого палача, но получил отказ. Пришлось исполнить то, что ему было приказано, и он сделал все наилучшим образом.

Я поблагодарил господина Г., преисполнившись решимости непременно воспользоваться его рекомендацией, и мы отправились в Гейдельберг. В одиннадцать вечера мы были на месте.

На следующий день первый мой визит был к доктору Видеману.

Не без некоторого волнения, отражение которого я видел на лицах своих спутников, мы позвонили в дверь последнего судьи, как именуют немцы своих палачей. Нас впустила пожилая женщина. Она сказала, что господин Видеман заканчивает свой туалет и просит нас подождать. Нас провели в маленький и симпатичный рабочий кабинет, располагавшийся у самой лестницы, слева по коридору. Там было полно всякого рода занятных вещиц – звездчатых кораллов, раковин, чучел птиц и засушенных растений. Присутствие тут же двустволки, пороховницы и ягдташа наводило на мысль, что господин Видеман – охотник.

Вскоре послышались шаги, и дверь отворилась.

Господин Видеман оказался красавцем лет тридцати – тридцати двух. Мужественное и властное лицо его обрамлено было черными бакенбардами. Он был одет в утренний костюм – несколько провинциальный, но при этом не лишенный элегантности.

Наш визит, похоже, не просто поставил его в неловкое положение; он был ему неприятен. И его легко было понять, ведь он решил, что нами движет праздное любопытство. Я поспешно передал ему записку от господина Г. и объяснил цель своего визита. Отношение его тут же переменилось, и вскоре доктор Видеман был с нами столь же любезен и предупредителен, как и человек, который нас к нему прислал.

Он рассказал нам все, что помнил. Личность Занда и на него произвела огромное впечатление. Помимо прочего, он поведал, что его отец, рискуя навлечь на себя недовольство начальства, попросил позволения за свой счет заказать другой эшафот, чтобы больше ни один преступник не был казнен на алтаре, где умер мученик. Просьба его была исполнена. Из остатков старого эшафота господин Видеман заказал двери и окна для маленького сельского домика, окруженного виноградниками, и за три-четыре года дом этот стал местом паломничества. Но мало-помалу толпа пилигримов поредела. Многие из тех, кто в свое время платочком стирал с эшафота кровь, поступили на государственную службу и получают жалованье из казны, и только приезжие время от времени просят показать им эту необычную реликвию.

Господин Видеман дал нам проводника, потому что после услышанного мне захотелось увидеть все это своими глазами.

Дом находится в полумиле от Гейдельберга, по левую сторону дороги на Карлсруэ, на полпути к горе. Думается, другого такого памятника нет в целом свете.

Эта последняя история лучше, чем все, что мы еще могли бы рассказать, дает нашему читателю представление о человеке, оставившем по себе такую память в сердцах своего тюремщика и палача.