Историки Рима

84. Труднее всего оказалось взять лагерь — последнюю опору немногих оставшихся в живых смельчаков. Сопротивление их еще больше ожесточило флавианцев, особенно бойцов старых когорт. «Черепаха», осадные машины, зажигательные снаряды, насыпи — все приемы, используемые при осаде укрепленных городов, были пущены в ход разом. «Награда за все сражения, бедствия, труды, — кричали нападающие, — здесь. Город принадлежит сенату и римскому народу, храмы — богам, а лагерь — солдату: честь его, родина и дом там. Если не удастся захватить лагерь сейчас, будем сражаться всю ночь, а своего добьемся!» Вителлианцы уступали противнику числом, удача покинула их, и они обратились к последнему, что остается в утешение побежденным, — стали затягивать борьбу, противиться наступлению мира, обагрять кровью дома и алтари. На площадках башен и на валах испускали дух умирающие. Наконец ворота рухнули, но оставшиеся в живых защитники лагеря сбились в кучу и отвечали ударом на каждый удар врага. Они погибли все до единого, но падали только лицом к противнику и, даже расставаясь с жизнью, думали лишь о том, чтобы умереть со славой.

Когда город был взят, Вителлий вышел через задние комнаты дворца, сел в носилки и приказал отнести себя на Авентин в дом жены. Он рассчитывал незамеченным переждать здесь день, а затем пробраться в Таррацину — к брату и его когортам. Вителлий отличался редким непостоянством мыслей; к тому же, когда человек испуган, ему всегда самым ненадежным представляется именно то положение, в котором он сейчас находится; Вителлий поколебался и вернулся на Палатин. Дворец стоял пустой и безлюдный. Даже самые ничтожные рабы разбежались или, едва завидев приближающегося принцепса, прятались. Тишина и одиночество наводили жуть. Вителлий открывал двери и отшатывался в ужасе: покои были пусты. Устав скитаться по дворцу, он было спрятался в постыдное место,

603но трибун когорты Юлий Плацид вытащил его оттуда. Со скрученными за спиной руками, в разодранной одежде его повели по городу. Зрелище было отвратительное — многие выкрикивали ругательства и оскорбления, не плакал никто: когда смерть так позорна, состраданию нет места. Какой-то солдат из германской армии попался им навстречу и неожиданно с неистовой злобой набросился на Вителлия. Так и осталось непонятным, чего он хотел — излить свою ярость на принцепса, избавить его от издевательств или заколоть трибуна. Он успел отрубить трибуну ухо, но был тут же убит.

85. Подталкиваемый со всех сторон остриями мечей и копий, Вителлий вынужден был высоко поднимать голову; удары и плевки попадали ему прямо в лицо, он видел, как валятся с пьедесталов его статуи, видел ростральные трибуны, узнал место, где был убит Гальба. Наконец его поволокли к Гемониям, куда еще так недавно бросили тело Флавия Сабина. Глумившемуся над ним трибуну он сказал: «Ведь я был твоим императором», — то были единственные достойные слова, которые пришлось от него услышать. Произнеся их, он тут же упал, покрытый бесчисленными ранами, и чернь надругалась над мертвым так же подло, как пресмыкалась перед живым.

86. Вителлий был родом из Луцерии. Прожил он неполных пятьдесят семь лет. Консульские и жреческие должности, славное имя, место среди первых людей государства — все досталось ему без всяких заслуг, лишь благодаря славе отца. Люди, вручившие ему принципат, толком его не знали. Мало кому удавалось, действуя честно и разумно, добиться такой преданности солдат, какую Вителлий завоевал своей глупостью и беспомощностью. Были в нем, правда, и простосердечие, и широта, но ведь это свойства, которые, если не управлять ими, обращаются на погибель человека. Он искренне думал, что дружбу приобретают не верностью, а богатыми подарками, и поэтому окружали его не столько друзья, сколько наемники. Свержение Вителлия было, бесспорно, на пользу государству, но людям, покинувшим его ради Веспасиана, не стоит изображать свое предательство как заслугу: немногим ранее они так же изменили Гальбе.

День клонился к вечеру. Магистраты и сенаторы либо бежали из города, либо прятались у своих клиентов, так что созвать заседание сената оказалось невозможным. Убедившись, что ему ничто не грозит, Домициан явился к полководцам флавианской армии и тут же был провозглашен цезарем. Солдаты, как были после боя, увешанные оружием, толпой проводили его в дом отца.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ