Историки Рима

36. Между тем Вителлий через несколько дней после отъезда Цецины сумел отправить из Рима в армию также Фабия Валента и теперь, стараясь забыть обрушившиеся на него беды, предавался развлечениям. Он даже не помышлял о том, чтобы обеспечить себя оружием, укрепить воинов телом и духом, показаться народу. Укрывшись в тени своих садов, подобный бессмысленным животным, которые, едва насытятся, погружаются в оцепенение, Вителлий не заботился ни о прошлом, ни о настоящем, ни о будущем. Вялый, неподвижный, сидел он в Арицийской роще,[572]

когда пришла весть о предательстве Луцилия Басса и переходе Равеннского флота на сторону Веспасиана. Через некоторое время ему доложили о том, что случилось с Цециной. Это известие одновременно и огорчило и обрадовало Вителлия — его удручало, что Цецина ему изменил, но рассказ о том, что солдаты заковали Цецину в кандалы, доставил ему удовольствие. В этой ничтожной душе приятные впечатления всегда заслоняли серьезные. С великим ликованием Вителлий возвратился в Рим и на многолюдном собрании граждан воздал солдатам хвалу за проявленную ими верность, приказал заточить в тюрьму префекта претория Публия Сабина, который был дружен с Цециной, и назначил на его место Альфена Вара.

37. Некоторое время спустя он выступил в сенате с тщательно составленной пышной речью, и сенаторы осыпали его выражениями самой льстивой преданности. На Цецину обрушились все — первым Луций Вителлий,[573]

за ним остальные Старательно изображая возмущение, они клеймили консула, предавшего государство, полководца, изменившего своему императору, предателя, обманувшего друга, который осыпал его богатствами и почестями. Каждый сетовал на обиды, нанесенные Вителлию, но в глубине души думал лишь о себе. Никто из выступавших не сказал ни одного дурного слова о Веспасиане — говорили о заблуждении, в которое впали солдаты, о неосмотрительности, ими проявленной, и тщательно избегали упоминать имя, бывшее у всех на уме. Срок консульства Цецины истекал через день; нашелся человек, упросивший Вителлия разрешить ему занять эту должность на оставшиеся сутки; просьба была удовлетворена, что вызвало множество насмешек и над тем, кто оказал подобное благодеяние, и над тем, кто его принял. В течение одного дня — накануне ноябрьских календ — Росий Регул и принял консульские полномочия, и сложил их с себя. Впервые, как говорили сведущие в этих делах люди, магистрат был назначен без законного решения, без освобождения от обязанностей того, кто раньше занимал эту должность. Консулы одного дня были известны и прежде — так диктатор Гай Цезарь, торопясь вознаградить Каниния Ребила за услуги, оказанные во время гражданской войны, назначил его консулом при сходных обстоятельствах.

38. В эти же дни умер Юний Блез,[574]

смерть его привлекла к себе всеобщее внимание и вызвала много разговоров. Вот что мне удалось о ней узнать. Тяжело заболевший Вителлий ночевал в Сервилиевых садах; вдруг он заметил, что один из расположенных поблизости дворцов ярко освещен. Вителлий послал узнать, в чем дело; ему доложили, что Цецина Туск[575]

устроил многолюдное пиршество в честь Юния Блеза, и со всяческими преувеличениями описали пышность пира и распущенность, якобы там царящую; нашлись и такие, кто вменил в преступление Туску, его гостям и в первую очередь Блезу, что они веселятся, когда принцепс болен.

Когда людям, постоянно высматривающим, не нанес ли кто оскорбления принцепсу, стало ясно, что Вителлий рассержен, они уговорили Луция Вителлия выступить обвинителем. Запятнанный всеми пороками, он издавна завидовал безупречной репутации Блеза и ненавидел его. Явившись в комнату принцепса, Луций Вителлий бросился на колени, а потом принялся горячо обнимать и прижимать к груди сына Вителлия. На вопрос, в чем дело, Луций отвечал, что боится не за себя, что пришел слезно умолять брата защитить лишь свою жизнь и оградить от опасности детей. «Не Веспасиана надо бояться, — говорил он, — между ним и нами германские легионы, провинции, верные своему долгу, бескрайние моря и земли. Другого врага нам следует опасаться — того, кто здесь, в Риме, у нас на глазах, хвастается своими предками — Юниями и Антониями,[576] кичится своим происхождением из императорского рода и выставляет напоказ перед солдатами свою доброту и щедрость. Он привлек к себе все сердца, он пирует, спокойно взирая на муки и страдания принцепса. Не разобрав, где враг и где друг, ты пригрел на своей груди соперника. Надо наказать этого человека за неуместное веселье, пусть эта ночь станет для него ночью ужаса и скорби. Пусть знает, что Вителлий жив, что он правит и у него есть сын, который в случае роковой необходимости заменит его».