Историки Рима

LXXIV. А Югурта, потерявший друзей и приближенных, — многих он сам казнил, остальные в страхе бежали, кто к римлянам, а прочие к царю Бокху, — пребывал в полной растерянности, потому что вести войну один, без помощников, не мог, испытывать же верность новых друзей после такого вероломства старых считал опасным. Никто из людей, никакое дело, никакое решение не были ему по душе: ежедневно менял он пути и начальников и то устремлялся на врага, то в пустыню; часто все надежды возлагал на бегство, а спустя немного — на силу оружия; не знал, чему доверять меньше — храбрости своих людей или их преданности; одним словом, куда бы он ни обратился, все было против него.

Но меж тем, как он медлит, внезапно появляется Метелл с войском. Югурта готовит нумидийцев к бою (насколько позволяет время), и сражение начинается. Та часть строя, где находился царь, какое-то время оборонялась, все же остальные воины Югурты ударились в бегство, едва сойдясь с неприятелем. Римляне захватили много оружия и боевых знамен, но пленных взяли немного, потому что почти во всех битвах нумидийцев выручали скорее ноги, нежели мечи и щиты.

LXXV. На этот раз, разуверившись в своих надеждах еще сильнее, Югурта с перебежчиками и частью конницы бежал в пустыню, а оттуда явился в Талу, обширный и богатый город, где хранилась большая половина его сокровищ и воспитывались царские сыновья. Метеллу донесли об этом, и, зная, что между Талою и ближайшею рекой лежат сорок миль иссохшей пустыни, все же, в надежде завершить войну, если город этот будет захвачен, он делает попытку одолеть все преграды и победить самое природу. Он распоряжается освободить всех вьючных животных от поклажи и — не считая лишь десятидневного запаса хлеба — нагрузить их только водою в мехах и иных пригодных для перевозки сосудах. Далее он сгоняет с полей весь домашний скот, какой удается согнать, и навьючивает его разного рода кувшинами, главным образом деревянными, взятыми из нумидийских хижин. Наконец, он приказывает окрестным жителям, которые после бегства царя отдались на милость римлян, чтобы каждый доставил как можно больше воды в то место и в тот день, какие он им назначил. Сам он запасся водою из ближайшей, как уже говорилось, к Тале реки. Изготовившись таким образом, он выступает.

Но затем, когда пришли к месту, назначенному нумидийцам, и разбили там лагерь, вдруг с неба хлынуло столько воды, что ее одной достало бы с избытком на целое войско. А тут еще нумидийцы исполнили свою повинность с тою ревностью, какую обычно выказывают подчинившиеся внове, и привезли больше, чем от них ждали. Впрочем, солдаты — из благочестия — охотнее брали дождевую воду, и это обстоятельство заметно прибавило им духу: они были убеждены, что бессмертные боги пекутся о них. На другой день, к великому изумлению Югурты, римляне появились у стен Талы. Горожан, которые считали себя надежно защищенными трудною местностью, страшное и необыкновенное это событие смутило чрезвычайно, однако ж они, не покладая рук, готовились к борьбе. Так же действовали и наши.

LXXVI. Но теперь, после того как Метелл решимостью своею превозмог все — силу оружия, время и место, самое всемогущую природу, наконец, — царь считал, что для него нет невозможного, и с детьми, с изрядною долею своих сокровищ ускользнул ночью из города. Впоследствии он уже нигде не задерживался дольше одного дня или одной ночи. Он притворялся, будто спешить его заставляют обстоятельства, на самом же деле боялся измены и полагал, что избегнуть ее можно только проворством, ибо изменнические планы вызревают на досуге, в благоприятных условиях.

Видя, что горожане готовы к битве, а город укреплен и стенами, и естественным своим положением, Метелл принялся окружать стены валом и рвом. Среди большого множества удобных мест выискав два самых удобных, он подвел осадные навесы, устроил насыпь и поставил на ней башни — защищать работы и работников. Горожане, со своей стороны, торопились, хлопотали; коротко сказать, ни та, ни другая сторона ничего из виду не упустила. Лишь через сорок дней после своего прихода, истомившись и в трудах и в боях, овладели римляне городом; но и только: добыча, вся целиком, была погублена перебежчиками. Когда они услыхали, как таран колотит в стену, и поняли, что положение их отчаянное, они снесли золото, серебро и прочие ценности в царский дворец. Напившись допьяна и наевшись до отвалу, они затем истребили огнем и ценности, и дворец, и себя самих. Так они сами добровольно приняли кару, которую боялись понести от руки врагов в случае поражения.