Исцеление

— Сергей Ильич, вы порешайте вопрос, нельзя же в таких условиях находиться. Теснота, повернуться негде, с утра в коридоре лежу, — он вдруг озлобился: — зато в больнице, где мне три операции делали, места — хоть отбавляй, только сделать ни хрена не могут.

Его увезли и Тимофеев подумал: «Сложный случай — оба коленных сустава раздроблены, справится ли Михайлов»? Слышал он, что из всех суставов — коленный самый сложный, всегда мучаются с ним врачи. То мениск лопнул, то связка порвалась, то еще что-нибудь, а здесь и переломано еще все. Тимофеев глянул на часы, засекая 10 минут, столько, говорят, делает Михайлов операции.

Сергей Ильич подошел к бабушке, сидящей на кушетке, попросил ее рассказать о себе, но она замахала руками в ответ — Тимофеев увидел трубку в ее горле, через которую вылетали воздух и хрипящие звуки, понял: не может говорить. Более всего его поразило разнообразие больных — и травмы, и горло, и глаза, все лечит Михайлов. По телевизору говорили о раковых и травмированных, а на деле в клинике проходили лечение больные с любыми сложными заболеваниями. «Действительно гений, — подумал Тимофеев, — и травматолог, и онколог, и гематолог, и ЛОР, и окулист, и кардиолог, и какие еще там есть специальности»…

Он прошел в приемную и, прежде всего, извинился перед Викой за свою секретаршу, поинтересовался стоимостью лечения. От услышанного чуть не обалдел, так в узком кругу выражался он от удивления.

— Максимум 3 тысячи, так мало — я в диагностическом центре недавно был, прошел полное обследование: 2400 заплатил, а тут еще и лечение. И все-таки, Виктория Николаевна, чем обусловлены такие цены? — Тимофееву не верилось в «бесплатное» лечение.

— Николай Петрович дал команду — работать только в соответствии с законом. Облздрав и с его помощью комитет цен утвердили нам такие расценки, — пояснила Вика, — больной проходит вначале полное обследование, потом лечение, все это в течение 10 минут. Бухгалтерия у нас в полном порядке, можете убедиться сами.

Тимофеев не стал смотреть документы, он знал, что несложные операции в больницах через проколы, а не разрезы, стоят примерно 3000 — 5000 рублей. Здесь — сложность несопоставима, на Западе многие такие операции стоят по 50 тысяч долларов. «Скотина, — подумал Тимофеев, — значит, Лаптев знал, что будет эта клиника заранее, знал и молчал. Нет, он не молчал, он все сделал, что бы сорвалось задуманное Михайловым, на таких расценках не выживет ни одна частная медицинская фирма. Почему в его больницах одни расценки, а здесь другие? Такое дело задумал загубить, сволочь».

Он глянул на часы — 10 минут истекли — и вышел обратно в коридор. Его встретил обалдевший от радости пациент.

— Ну как, Сергей Ильич, — он глядел то на него, то на свои ноги, — на своих двоих стою и хожу, станцевал бы вам сейчас яблочко, да доктор не велит, ослабели мышцы за год лежания, нагрузка нужна постепенная, как это он сказал — дозированная.

Тимофеев невольно сам заразился его радостью и весельем, светящиеся глаза и сияющая улыбка не могли не задеть сердце любого человека. Он заулыбался и пожелал больному не ронять бревна на ноги и, конечно же, не болеть.

— Вы все-таки порешайте вопрос с помещением, — неожиданно напомнил ему пациент.

— Для этого сюда и приехал, обязательно решим вопрос, не беспокойтесь, не будет доктор работать в таких условиях, — убежденно ответил губернатор.

— Спасибо, Сергей Ильич, домой побегу, не терпится родным и всей деревне показаться, рассказать им о докторе. Излечение отметить! А вы, — уже уходя, бросил он, — считайте, что на выборах мой голос — ваш, да что мой: всей деревней проголосуем, за доктора все, что угодно сделаем! — он помахал на прощание рукой.

«Ого, куда загнул, — подумал губернатор, — простой мужик, а как рассуждает — весь выборный расклад в двух словах изложил. В точку все! Нет, не думаю, что ситуацию анализировал, предупреждал. Но ведь прав, сукин сын»! Он мотнул головой, словно выражая удивление или восхищение прозорливостью мужика. «Сам даже об этом не думал, а народ уже все просчитал»…

— Да, славный, замечательный у вас доктор! — неожиданно высказался он вслух рядом стоящему охраннику в белом халате.

— Конечно, замечательный, он же не «Е», — разулыбался тот.

— Как это не «Е»? — удивился Тимофеев.

— Хирурги по-разному пишутся, — продолжал улыбаться охранник, — Кто на «И», а кто и на «Е».

Уловив смысл, Тимофеев не удержался от заразительного смеха, охранник широко улыбался в ответ, но смех не поддерживал, считая, что неуместно смеяться, когда вокруг еще много страждущих. Смех смехом, но Тимофеев подумал о журналистах, и ему стало немножко не по себе — потому, что растрезвонили бы сейчас на весь мир, что работает доктор в таких стесненных условиях, лечит больных с успехом, а власть не реагирует, не помогает. Им только маленькую зацепку дать — уж они ее раздуют, обсосут, как им выгодно, и преподнесут народу, все здравоохранение обгадят. Он решил спросить проходящую мимо женщину в белом халате:

— Скажите…