Истые Галлюцинации

Деннис был странно озабочен, однако он заверил меня, что его усилия увенчались успехом и теперь по всей планете, пронизывая человечество, несется волна гиперкарболяции, устраняющая различия между индивидом и сообществом, и все обнаруживают спонтанное погружение в телепатический океан, название которого совпадает с именем его первооткрывателя, — Деннис Маккенна.

Вглядываясь в свой ум и слушая разглагольствования брат? я начинал понимать: эксперимент и вправду высвободил какой-то неведомый эффект. Сейчас я спрашиваю себя, почему мне так легко дался скачок от мысли, что испытанное нами — любопытное, но ограниченное событие местного значения, к уверенности, что мы являем собой главные детали всепланетного феномена. Этот важный вопрос, на который я так и не нахожу ответа, больше, чем целые тома, говорит о моей тогдашней восприимчивости к напыщенному умствованию и внушаемости. Я легче легкого стал жертвой когнитивной галлюцинации, которая представляет собой не зрительное восприятие того, чего нет на самом деле, а полный сдвиг высших уровней наших интеллектуальных связей с миром. Такая когнитивная галлюцинация, возникшая под влиянием псилоцибина, заставила невозможное и невероятное казаться достоверным и разумным. Меня захлестнула волна восторга: я понял, что мы миновали заключительную стадию эксперимента и теперь проживаем самые первые мгновения новой эры. По мере того как мы оба убеждались, что мир изменился коренным образом до самого основания, волнение наше все возрастало.

— Вот что, наверное, произошло, — промолвил Деннис.. — Мы не материализовали камень в видимом пространстве — мы сотворили его у себя в голове. Он не появляется сразу как видимое средство, а сначала возникает как учение — учение, которое сейчас мы слышим у себя в голове. Позже слова обрастут плотью.

Я мог только молча глазеть на брата. Кто он такой и откуда ему все это известно? Оставалось только гадать.

— По всей вероятности, теперь уже совсем скоро покажутся мать и множество мертвецов. Юнг наверняка придет тоже, и, клянусь Всевышним, мне не терпится услышать, что он скажет. — Выпалив это, Деннис бросил взгляд через плечо, будто стараясь увидеть, кто подходит к нашей увешанной гамаками хижине.

— Ну, кто там? Набоков, солнечный Джим, этот милый Джойсов парнишка, или зануда Ник Кьюза?

Мы обнялись и расхохотались. Я чувствовал, будто меня ведут за ручку, как малое дитя. Почему-то я перестал задавать вопросы — мне больше хотелось увидеть других людей, почувствовать, что и они проникли в новый рай, попали на новую землю. Деннис одобрил мое намерение сходить к реке и привести с собой Дейва и Ванессу. Деннис тем временем вернется в лагерь и объяснит Ив, что происходит.

Шагая к реке, я ощущал себя почти невесомым, будто я заново родился и во мне кипят энергия, здоровье и бодрость. За несколько минут из мрачного скептика я превратился в восторженного адепта. Оглядываясь назад, я убеждаюсь, что для меня это было решающим перепутьем. Почему я не расспросил Денниса более подробно? Может, то был самогипноз? Или непривычное окружение, скудное питание, тяготы и ожидания поставили меня в положение, когда я не мог отказаться от участия в мире диковинных идей своего брата? Ну почему я не сумел сохранить свою обычную отстраненную и скептическую позицию? В некотором смысле такая добровольная капитуляция неверия и составляет самую суть дела — не только нашего, но и многих других ситуаций, где присутствует встреча лицом к лицу с неведомым.

Иное играет с нами и подбирается к нам тропой воображения — и вот уже мы у последней черты. Переход через нее требует отказа от старых, укоренившихся привычек — как в мышлении, так и в видении. В этот миг мир неторопливо выворачивается наизнанку и открывается то, что было доселе скрыто: волшебная возможность, иной, чем мы привыкли наблюдать, мысленный ландшафт, и этот ландшафт становится реальностью. Это мир космического смеха. НЛО, эльфы и перенаселенные пантеоны всех религий — вот обитатели этих невидимых ранее ландшафтов. Вы дотягиваетесь до континентов и океанов воображения, до миров, где сможет выжить любой, чье единственное занятие игра, а потом предоставляете игре вести себя все дальше и дальше, пока она не превратится в реальность, принять которую осмелятся немногие.