Мартин
. Я не любил людей. Может, мне казалось, что на них даже не стоит сердиться. Почему? Когда беззаконие стало законом, я понял, что моя антипатия к людям — законна; они роились, как мухи, почуявшие дерьмо. Как мухи на падаль, так они кидались на деньги, на почести, на славу, на успех. Мне нужна была ты... дети, кельнерша... Беньямин Хуфс... И Бехер, помнишь патера, которому они запретили служить мессу? И несколько собутыльников, которых я приобрел в те дни, когда стал адвокатом с потертым воротничком.Клара
. А Крамер?Мартин
. Я видел, как дергались его губы, как дрожали руки, блестели глаза, когда его назначили председателем. И так же дрожали у него руки, блестели глаза и дергались губы, когда его произвели в лейтенанты, и потом, двадцать лет спустя, когда он занял мое место. Любить его? Нет. Из детей я больше всего любил Лоренца.Клара
. Лоренца? А я думала, Лизелотту.Мартин
. Лизелотта не в счет. Она осталась в моей памяти, как в стеклянном гробу. Моя дочка. Я помню запах свежей газеты на веранде кафе в осенний вечер... один миг — и все кончено. Зато Лоренц... он всегда оставался верен себе.Клара
. Он — вор.Мартин
. Вор и обманщик. Мой сын. Может, он догадался, что я презираю законы. Я никогда об этом не говорил. Но он, наверно, сам почувствовал, а потому так и поступал.Клара
. Ты презираешь законы?Мартин
. Да. Разве ты этого не знала? И людей я не любил. Может, твое желание еще исполнится: ты узнаешь меня до конца. Правосудие... в юности я был в него влюблен... холодное, как мрамор, и прекрасное. Я обнимал его ноги, как молодой жрец обнимает ноги Зевса или Афины... но мне еще не было сорока, а я уже знал, что руки мои обнимают пустоту. Повсюду брали верх болтуны, власть захватили лжецы, дураки диктовали свою волю умным, сильные мира сего захлебывались от чванства. У меня оставалась только ты, ты и дети.Клара
. Я тоже?Мартин
. Да. Я ведь знал все еще двадцать лет назад... Разве ты была не со мной?Клара
. Да, я была с тобой. Теперь я все знаю, и я так рада, что... ты презирал законы, тебе не нужны были люди, ты приводил к себе в контору кельнершу... и бродил с ней по берегу моря, видел светлую кровь на серебряной чешуе рыб и зажигал огонь в чужих каминах. Хоть что-то я узнала о тебе.Мартин
. И ничего больше?Клара
. Чуть-чуть больше. Что я знаю? Твое тело. Лучше всего — руки. Твое лицо, почерк, походку. Знаю, как ты ешь, пьешь, улыбаешься, дышишь во сне, знаю голос... сигарету, что ты выкуриваешь по утрам в постели... знаю, как ты подносишь чашку ко рту... О боже...Лоренц! Крамер! (
Мартин
. Дверь открыта. Они сами найдут дорогу.Лоренц
. Мама, это правда, что ты...Клара
. Да, правда. Иди сюда, садись или стань на колени рядом, тогда ты будешь ко мне ближе.Крамер
. Мне очень жаль, но я вынужден настаивать, чтобы вы разрешили мне здесь присутствовать.Клара
. Вы серьезно на этом настаиваете? Тогда можете увезти мальчика обратно.Крамер
. Мартин, ты ведь знаешь, объясни ей.Мартин
. Я так и сделал. Ты и впрямь настаиваешь?Крамер
. Не понимаю. Это было мое единственное условие, которое я поставил.Клара
. Я хочу побыть с ним вдвоем. Вдвоем. Мне необходимо с ним поговорить.Крамер
. Надеюсь, вы понимаете, чем мне это грозит.Клара
. Понимаю. Уходите. Оставьте нас вдвоем. Мартин, и ты тоже выйди на минутку. Ненадолго. Оставьте нас одних.(
А теперь открой этот ящик. Здесь деньги. Не пересчитывай. Денег много. Бери все. Вон там ключ от машины. За сколько времени ты доберешься до границы?
Лоренц
. Через час я буду там.Клара
. А потом? За границей тебе кто-нибудь поможет?Лоренц
. В Брюсселе у меня есть друг. Думероу. Я знаю его адрес. Он мне поможет. Но мне нужно переодеться. Смотри!Клара
. Открой отцовский шкаф. Быстрей!Да, бери серый костюм и не забудь ботинки и галстук. Быстрей! Переодевайся! Быстрей! Возьми шляпу, серое пальто, не забудь перчатки... Нет, рубашки лежат справа... Да, здесь. Быстрей, быстрей!
Живей, мальчик, живей!
Лоренц
. Но я хочу с тобой поговорить. И с отцом.