Итоги № 22 (2012)

Получается интересная история. Ум робота-помощника зависит от глубины его знаний о человеке: чем он умнее, тем более ценен для хозяина. Но также и для третьих лиц, которые захотят эти знания получить. Как известно, главный канал получения личной информации — это секретари и служанки. С этой точки зрения виртуальный персонаж способен дать сто очков вперед живому помощнику, ведь компьютерным программам люди сегодня поверяют такие тайны, о которых они вряд ли сообщили бы реальному человеку. Кто поручится, что ваш преданный робот, не болеющий и не состоящий в профсоюзах, однажды не будет завербован хакерами? Похоже, что бурное развитие виртуальных помощников скоро заставит скорректировать Уголовный кодекс. Ведь, не дай бог, случись что, кто будет отвечать за действия завербованного робота? Разработчик ПО? Его хозяин? Или разработчики систем безопасности предложат нам новую услугу — регулярный тест на лояльность робота своему хозяину?

Шестидесятник / Искусство и культура / Спецпроект

Шестидесятник

/ Искусство и культура/ Спецпроект

Евгений Евтушенко — об истории предательства Иосифа Бродского, о любви к Фиделю и ненаписанном романе, о ценителе поэзии по имени Пиночет и авантюре, придуманной Пабло Нерудой, о том, как инкогнито добраться до Таити и проколоться на «Плейбое», о несостоявшейся кругосветке, а также о том, что в жизни не надо бояться ничего, кроме совести

 

Наш долгий неторопливый разговор с Евгением Александровичем Евтушенко прерывается чтением стихов. Некоторые появились только что, а возможно, и по ходу беседы. Ощущение, что я первый, кто их слышит, слегка даже сюрреалистическое: наше поколение, да и поколения после шестидесятников боготворили. Небожители!..

— Евгений Александрович, у меня еще такой, лично выстраданный вопрос: мы, читатели, в провинции особенно, воспринимали могучую кучку шестидесятников как нечто единое, спаянное общими идеалами, великими талантами и взаимоуважением. И тяжело потом было узнавать о расхождениях и недоразумениях между вами, Вознесенским или Аксеновым...

— Нас обдуманно ссорили. С Робертом Рождественским тоже. Некоторых людей раздражает чья-то любовь или дружба, ибо сами они ни к любви, ни к дружбе не способны. Иногда разрушают дружбу из чувства ревности, собственности. Но с Робертом и Андреем у нас отношения, слава богу, восстановились. С Аксеновым — увы! — нет. Он сделал непозволительное: снял эпиграф с моими стихами из книги его матери «Крутой маршрут» после ее смерти. Но сегодня для меня остается одной из тяжелейших ран взаимоотношения с Бродским, превратившиеся, к сожалению, и в посмертные. Сколько книг вышло о Бродском, а нигде ни слова, что он был освобожден по моему письму.

— Так давайте внесем ясность.

— До процесса над Бродским ни его самого, ни его стихов я не знал. Их мне принесла Фрида Вигдорова, та женщина, которая сделала знаменитую тайную стенограмму с его процесса, подвергшаяся затем преследованиям и о которой Бродский даже после ее смерти не удосужился сказать ни слова благодарности. За что Анатолий Рыбаков сурово его осудил при встрече. Я был одним из первых, кому Фрида читала этот документ. Стихи Бродского мне понравились. И меня, конечно, возмутило, как это так с ним поступили. Бродского даже формально нельзя было причислить к тунеядцам: все-таки кое-что он печатал. Надо было ему помочь.

Это совпало с моей поездкой в Италию. Не скажу, что там на каждом шагу меня спрашивали о Бродском, но все-таки спрашивали. Я своими глазами видел, какой вред нашему государству эта история приносила. Мы говорили об этом с Ренато Гуттузо, чудесным художником, моим другом, членом президентского совета общества дружбы «Италия — СССР». Говорили с Джаном Карло Пайеттой, секретарем Итальянской компартии. И в результате создали такой пакет: мое письмо, письмо Гуттузо и письмо от имени ИКП. С этим пришли к послу СССР в Италии Семену Павловичу Козыреву, высоко культурному человеку, представителю старой школы дипломатии. Знаете, что он сделал? При нас же написал свое мнение: что полностью согласен с тем, что инцидент с Бродским не идет на пользу престижу СССР и затрудняет отношения с дружественной компартией. Письмо дошло до Политбюро.

— И возымело действие?