Итоги № 32 (2012)

Сын своего отца / Общество и наука / Спецпроект

Сын своего отца

/  Общество и наука / 

Спецпроект

Сигурд Шмидт — о том, за что Надежда Константиновна невзлюбила Отто Юльевича, как выражались в кабинете Ленина, в какие игры любил играть Сталин, что можно было прочесть в блокноте депутата Верховного Совета, про Фоменко и фоменковщину, а также о том, каково это — ощутить себя сыном лейтенанта Шмидта

Весной нынешнего года известному историку, краеведу, профессору РГГУ Сигурду Шмидту исполнилось 90 лет. В научных кругах его называют почетным, но почти забытым словом «просветитель». Его отец — выдающийся ученый, академик Отто Юльевич Шмидт известен как покоритель и исследователь Арктики, личность поистине легендарная. Сын Сигурд считает, что унаследовал от отца важную черту характера — трудолюбие, без которого взять профессиональную высоту невозможно.

— Сигурд Оттович, вас называли «сыном лейтенанта Шмидта»?

— Бывало и такое, хотя отец никакого отношения к революционеру Петру Петровичу Шмидту не имел. У него даже не было воинского звания, хотя есть фотографии, на которых он с адмиральскими шевронами. Так что иногда я отшучивался: дескать, мой отец не лейтенант, а адмирал.

— Правда ли, что вы 90 лет живете в одной и той же, еще отцовской квартире?

— Здесь, в Кривоарбатском переулке, живу, сколько себя помню, хотя временами, конечно, приходилось куда-нибудь уезжать. Однако я всегда возвращался. При всем внешнем сходстве заоконный пейзаж менялся, и довольно кардинально. Хорошо помню старые улочки, кривые переулки, немного облезлые, но опрятные церквушки, многочисленные булочные, в общем, тот особый арбатский колорит, от которого сейчас мало чего осталось. И все-таки Арбат — это такая машина времени, находясь внутри которой можно попасть в гости к Пушкину, Толстому, Тургеневу, станцевать на балу у княгини Гагариной. Кстати, ее роскошный особняк — один из немногих в целости сохранившихся на Арбате. Сейчас там Московский окружной военный суд, и я добиваюсь, чтобы туда перевели Литературный музей. Меня поддерживал Лужков, теперь поддерживает Собянин. Работники суда тоже не против — лишь бы им дали взамен нормальное помещение. И мне бы хватило жизни воплотить эту идею...

Недавно мы издали «Арбатскую энциклопедию» о выдающихся людях, которые здесь бывали или жили. Вот Булат Окуджава жил в соседнем доме, только я его долго не знал: у меня было полно друзей в своем подъезде, с мальчишками из чужих домов нам не было надобности водиться. А теперь неподалеку от моего дома стоит памятник Булату... Словом, Арбат — это отдельный мир.

— Я читала, что вы появились на свет под звон колоколов...

— Когда мама рожала, стояла Страстная неделя, и во всех церквах звонили колокола. Побежали за акушеркой, но та сказала, что рожают каждый день, а куличи пекут раз в год, и не пошла. Пришла она, когда я уже появился на свет. Надо сказать, при рождении я был чудовищно уродлив. Когда няня впервые меня увидела, всплеснула руками: «Боже мой, и для этого я шила такие красивые распашонки!» Но к полутора годам я выглядел уже вполне прилично.

Поскольку в момент моего рождения был канун Пасхи, все готовили праздничный стол. Няня запекла окорок и поставила на буфет. И забыла, поскольку стало не до него. Отец и дядя Яша, мамин брат, очень нервничали, все время совали головы в комнату, где я рождался, спрашивали, что и как, но их гнали прочь. Наконец, уже к вечеру, все уселись за стол, пошли за окороком, но блюдо было пусто. Мужчины на нервной почве все съели... Дядя Яша Голосовкер, кстати, был знаменит, почти как отец: он был крупным философом, профессором. Сейчас я много делаю для переиздания его трудов.

— Ваше первое воспоминание?

— Мне было года полтора. Летом мы жили в деревне. Сейчас это часть Москвы, Петровско-Разумовское. Хорошо помню, как я улегся в теплую лужу рядом с хозяйской свиньей и ощущение блаженства. Когда из дома выбежала няня, схватила меня за подтяжки штанов и сунула в бочку с холодной водой, я был ужасно обижен этой несправедливостью: ведь мне было так хорошо! Другое сильное впечатление — тоже из раннего детства, когда умерла бабушка, и меня, дабы не травмировать, из дома убрали. Кто-то из родных решил прокатить меня на мотоцикле с коляской. Это было потрясением: мы мчались вдоль Москвы-реки, и я видел все на уровне чертополоха, а он был очень высоким, в человеческий рост.