Проклятый Октябрь / Политика и экономика / Спецпроект

Проклятый Октябрь

/ Политика и экономика/ Спецпроект

Руслан Хасбулатов — о Борисе Николаевиче, умевшем и любить, и ненавидеть, о несостоявшемся бегстве президента России в американское посольство, о том, как глава государства был отрешен от власти, а также история про то, как Борис Ельцин однажды назначил себя Святославом Федоровым

 

Двадцать лет минуло с тех ­событий, имени которым история так не придумала. Одно говорят: исторические. Или еще проще: октябрьские события 1993-го. Почему? Да потому что аналогов им в российской истории со всеми ее путчами и переворотами попросту нет. А в память врезались даже не хитросплетения этой сугубо политической интриги, а ее чудовищный финал: расстрел из танковых орудий здания Верховного Совета, в котором засели депутаты, вступившие в клинч с Кремлем. «Как же оно вышло так? И каков был путь от полного единомыслия с Ельциным до фатального раздрая?» — спрашиваем у одного из главных действующих лиц этой драмы — Руслана Хасбулатова. Разговор получился долгий...

— Руслан Имранович, это правда, что следствие по делу о расстреле Белого дома в октябре 1993 года было закрыто в результате компромисса между вами и Борисом Ельциным?

— Никакого компромисса с Ельциным у меня не было и не могло быть. Насколько мне известно, компромисс был между людьми Ельцина и Госдумой: в ответ на акт амнистии парламент заморозил деятельность комиссии по расследованию обстоятельств переворота и убийства людей по приказу Ельцина.

— Вы пытались добиться продолжения расследования?

— Да вы что! Я же не наивный человек: это было совершенно бессмысленно. Знаете, я очень хорошо усвоил одну макиавеллиевскую истину: политик не должен ставить перед собой задачу, заведомо неосуществимую. Поэтому ничего я не пытался предпринимать после своего освобождения. За исключением одного: считал, что могу добиться того, чтобы не возникла война на Северном Кавказе. Это пытался сделать, выйдя из тюрьмы, в меру своих возможностей.

— А ведь ваши отношения с Борисом Николаевичем начинались со взаимной симпатии и полного единомыслия. Вроде бы познакомились в Свердловске, в начале 70-х...

— Все так. Буквально на следующий день после моего назначения в отдел пропаганды ЦК ВЛКСМ — в сектор экономической учебы молодежи — в августе 1970 года меня направили в командировку в Свердловскую область. Там встретили, как полагается, познакомили с местными руководителями.

Ельцин, по-­моему, заведовал промышленным отделом в областном комитете КПСС. Что-то рассказывал о работе молодежи, причем здравые были рассуждения, насколько я позже вспоминал. Говорил, что надо дать нашей молодежи какие-то основы экономических знаний и хорошо, что в ЦК ВЛКСМ этим решили заняться. В общем, он мне понравился.

— Поддерживали знакомство?

— Нет. Но когда мы встретились в 1990 году перед выборами председателя Верховного Совета РСФСР, он меня вспомнил. Сказал, что читает мои статьи, связанные с анализом реформы и иностранным опытом.

— И двинул в свои замы?

— Этот вопрос более сложный. Дело в том, что мне помогали мои старые друзья и товарищи по МГУ, Академии наук, а также люди, работавшие в московском руководстве и аппарате Совета министров СССР и ЦК КПСС. У меня было много надежных друзей и товарищей в те времена, для них в Москве я был своим человеком на протяжении десятилетий. Поэтому было решено: после того как я стал народным депутатом от Грозного, меня предложат в первые заместители будущего председателя Верховного Совета РСФСР.

— Кто именно предложит?

— Конкретные имена называть не буду, но это были влиятельные люди. Это были крупные деятели и столичные интеллектуалы. Они меня и ­продвигали. Их всех тревожила ситуация с союзным парламентом, и многие действия Горбачева они не одобряли. Кстати, я имел предварительную беседу с обоими кандидатами на пост председателя ВС — и с первым секретарем ­Краснодарского крайкома КПСС Иваном Полозковым, и с Ельциным. Дело в том, что влиятельные силы колебались: то ли двигать в председатели представителя ортодоксальной Компартии Полозкова, то ли Ельцина. Но в любом случае я должен был быть первым замом, по их замыслу — у того или у другого.

— Тем не менее вас утвердили не с первой попытки.