Итоги № 8 (2014)

Это, может, и не обязательно — быть битым. Можно быть талантливым и не битым... Моцарт же как-то существовал без запретов и остался Моцартом. Но нас били. Помню, когда «Проверку на дорогах» клали на полку, во всех обкомах партии про меня зачитывали письмо, какая я гнида. А на студии сидел напротив меня директор и плакал — все лицо залито слезами! — и говорил: «Леша, я сидел. Я страшно сидел: меня били! Теперь меня снимают. Порежь ты эту картину — я тебе другую дам». А я сидел напротив него и тоже плакал, и говорил: «Я не могу». А был бы жив мой отец, он бы заставил меня порезать. Не потому, что он был принципиальный человек, а потому, что он был добрый человек. И не считал, что из-за пучка света надо такую беду навлекать на многих людей. Ужас ведь был!.. Год весь «Ленфильм» не получал премию. Зарплату люди не получали! И такая же история была с «Двадцатью днями без войны». А на «Лапшине» через два часа редактор была отстранена от должности, а позже телеграмма пришла: «Всех виновных в изготовлении картины строго наказать».

Об истории и искусстве

Об историчности скажу словами Ходасевича. Он писал, что история царствования Павла Первого никогда не будет хорошо известна, потому что писалась его убийцами. Поэтому с историчностью — дело трудное. Но мы просчитали многое: где, когда Сталин умер. У Авторханова получается, что 1 марта. Потому что раздувалось очень сильно «дело врачей», и страна этим просто жила, а 1 марта вдруг — хоп! — это из центральных газет исчезает. Из этого Авторханов делает вывод, что 1 марта Сталина уже нет. Мы встречались с замечательным американским журналистом Солсбери, который жил в то время в Москве. За два дня до того, как Сталин официально умер, Солсбери получил телеграмму о прибавке жалованья. Каждые несколько часов шла такая телеграмма. По договоренности со своим руководством такую телеграмму он должен был получить, только если генералиссимус ёк. И Солсбери метался по Москве и ничего не мог понять: все было, как всегда. Кроме черных машин, которые у меня в фильме мечутся по городу... Конечно, это не Солсбери ездит, а политбюро. Но это та самая тема — «что-то случилось, что-то случилось...». Известно из воспоминаний многое. Если сопоставить, как они все врут, можно обхохотаться. Один говорит, что Сталин пожал ему руку в последний момент. Другой — что он указал на какого-то ягненочка на картине. Третий — что никакого ягненочка не было и Сталин просто погрозил кулаком. А есть интересные воспоминания одного из «врачей-убийц» Рапопорта. Им в камеру в тюрьму принесли и раздали дело неизвестного больного. Они сидели в таких наручниках, что если шевельнешь рукой, они еще сильнее защелкиваются. С них сняли наручники и велели писать, как лечить. Рапопорт, который был не очень практичный человек, прочитав историю болезни анонима, написал: «Необходимо срочно умереть». Так как мозги после инсульта были в таком состоянии, что у Сталина был единственный выход... Так что никакого пожатия рук не было. А то, что там Светлана Аллилуева старательно пишет, так я бы не стал верить ни одному члену этой семьи. Точно известно, что рядом со Сталиным была сиделка с красным лицом, что он лежал в собственном дерьме и что при сем присутствовал еще какой-то высокий военный — совершенно неизвестно, кто и что…

О себе

Мне исполнилось 60 лет. Время подводить итоги. Света моложе, но тоже не девочка. Желание делать такую картину дано словами бабушки в кадре: «Я так много помню, так много знаю. Как жаль, что все это уйдет вместе со мной». Я вырос в семье известного писателя. Света — известного критика. Видели немало. Здесь много из наших биографий. Конечно, нам очень хотелось написать про свое детство, что мы любим, что мы не любим, как мы представляем себе то житье, и внедрить в это дело сюжет со Сталиным. Что мы и сделали. Это в фильме моя семья, наша собака... Это я там ползаю под столом. Конечно, хирург не мой отец, и я на отца не доносил... Но мы взяли похожую семью, шофера, домработницу и допустили гипотетическое: что с нами могло бы произойти. Это в моей семье появился в доме гость из Швеции — журналист. Он очень дружил с моим дядей, братом моей матери, евреем и при этом монархистом, как ни странно, который бежал за границу. Дядя дал шведу строжайшие инструкции — как нас найти, как аккуратно узнать, живы мы или нет. А швед выпил и все забыл. Но нас не тронули, пронесло. А фильм построен на том, что было бы, если бы... Ну, как минимум отца бы моего расстреляли... Я счастлив, что меня не будет, но будет нечто, чему я был свидетелем. Эта лента — на длинную дистанцию. При всем ужасе, есть любовь к нашему странному народу, который умеет все прощать.

О кино