Платон, как это хорошо известно, негодует на изображение и толкование мифов у Гомера или Гесиода, он критикует и осуждает их неблагочестивое мифотворчество (см. его "Государство") именно потому, что сам он вкладывает в слово "миф" весьма большой смысл и приписывает ему слишком значительное воздействие на отдельного человека и общество в целом.
Изучая все тексты Платона со словом "миф", приходится отметить их многообразие и пестроту{19}. Тексты эти то совершенно нейтральны, то, наоборот, чрезвычайно напряжены смысловым образом и свидетельствуют иной раз о противоречивых и даже на первый взгляд исключающих друг друга представлениях, сохраняя, однако, в глубине своей поразительное единство и свидетельствуя об удивительной целеустремленности мысли Платона.
"Миф" у Платона означает "слово" с самыми различными смысловыми оттенками, "речь" или "мнение" (Phaedr. 237a, 276e; R.P. II 380c; Legg. VII 790c; Epin. 980a). Он может пониматься, как чудесный рассказ о мире богов и героев (Аид - R.P. I 330, Ганимед - Legg. I 636, Киклопы - Legg. III 680d; Химера, Сцилла, Кербер - R.P. IX 588; Кадм из Сидона - Legg. II 663c; Гиг - владелец волшебного перстня - R.P. II 359d) или как полулегендарное предание о прошлом племен и народов{20} (первобытная жизнь людей - Politic. 272d, Epin. 975a, повествования египетских жрецов Солону - Tim. 22a; история дорийцев - Legg. III 682a, 683, троянцев - Epist. XII 359d, амазонок-савроматид - Legg. VII 804e), поверья которых живы еще и поныне (Дика как мстительница за кровь родичей - Legg. IX 872d); месть убитого своему убийце - IX 865d; миф о священном безумии поэта - IV 719b - c). "Миф", таким образом, несет в себе элемент развлечения, поучительности и пользы, поэтому он также отождествляется с баснями Эзопа (Alcib. I 122a; Phaedr. 60c) и, по Платону, получает большое распространение "в городе одновременно с досугом, когда обнаружилось, что некоторые располагают готовыми средствами к жизни" (Crit. 110a).
2. Миф и воображение
Развлекательность и поучительность мифа особенно сказывается в присущем ему вымысле (Soph. 242c; Theaet. 156c; R.P. VII 522a; Tim. 26e), и вымысел этот отнюдь не нейтрален. Наоборот, он может принести и пользу, и вред в зависимости от его направленности. Убеждать же с помощью воображения (dia mythologias), вообще говоря, удобнее и легче, чем с помощью поучения (dia didaches, Politic. 304c).
Именно вымысел роднит поэта и мифолога (R.P. 392a), миф и поэтическое произведение (R.P. II 379a), поэзия же и мифология (mythologia), связанные с трагедией и комедией, "целиком складываются из подражания" (mimesees R.P. III 394b). Если выдумка естественна для мифа, то поэтов (poieten) и мифологов (mythologen) объединяет стремление сказать лишнее. (Legg. XII 941b), причем это стремление иной раз переходит в прямую ложь. Однако при всей фантастичности мифа приходится учитывать в нем пользу вымысла и даже очевидной лжи, ее "уподобление истине", раз уж "мы не знаем, как это все было на самом деле в древности" (R.P. II 382d).
Платон ничуть не смущается этой "словесной лжи" мифа и резко отличает ее от "подлинной лжи". Ведь первая есть как бы "воспроизведение душевного состояния, последующее его воображение", а вторая - "укоренившееся в душе невежество, свойственное человеку, введенному в заблуждение". Поэтому действительная, "в чистом виде" ложь ненавистна и богам, и людям, а "словесная ложь" бывает даже полезной (R.P. II 382c).
Вспомним вместе с тем, что представление об относительности правды и лжи, об их утилитарном характере было широко распространено в Греции. Еще Геродот писал: "Где ложь неизбежна, там смело нужно лгать. Ведь лжем ли мы или говорим правду - добиваемся одной цели - (выгоды). Одни, правда, лгут, желая убедить ложью и затем извлечь для себя выгоду, так же как другие говорят правду, чтобы этим также приобрести корысть и заслужить больше доверия. Таким образом, мы стремимся (в обоих случаях) к одной цели, только разными путями. Если бы мы не искали выгоды, то, конечно, правдивый так же легко стал бы, лжецом, как и лжец - правдивым" (III 72, Страт.). У Софокла читаем: "Нехорошо лгать, но когда правда ведет к страшной гибели, то извинительно и нехорошее" (фр. 326 N. - Sn.). Аристотель утверждает: "Говоря безотносительно, ложь дурна и заслуживает порицания, истина же прекрасна и похвальна", но "настоящему лжецу самая ложь нравится", а другим людям она нужна ради выгоды (Ethic. Nic. IV 13, 1127a 28 - 1127b 17).
Поучение с помощью мифа особенно важно, так как, несмотря на вымысел и даже на "словесную ложь" (pseydos, R.P. II 377a; 382d), миф содержит всегда нечто истинное (alethes), нечто правдоподобное (Tim. 29d, 68d). Облик мифа (mythoy men schema), не лишенного лжи, ничуть не мешает его внутренней правде (to d'alethes esti, Tim. 22c) и его идее (idean) правдоподобия (Tim. 59c){21}.