Юдоль

В очередной раз Сусанне засвербело в мягком месте, она хочет вернутся туда, куда возврата уж не может быть, вернуться в прошлое, в относительную молодость… Она, забыв обо всём на свете, расхаживала по комнате, уперев руки в бока, трясла своими бренными телесами, в такт шагам прихлопывая ушами спаниеля. Её понесло. Она вспомнила своему мужу всё, попутно упрекнув его во всех смертных грехах. Когда же выбилась из сил, снова плюхнулась на тумбочку, в этот раз несколько неловко и, чтобы не упасть, схватилась за изголовье кровати и широко расставила ноги. Она никак не могла отдышаться, на завершение монолога у неё не хватило сил. Супруга, повернувшись лицом к одинокому слушателю и созерцателю псевдоэротического спектакля, продолжала бухтеть что-то невнятное. Не дождавшись, когда будет доигран эпилог, зритель разразился аплодисментами. Он уже в сотый раз слушал эту галиматью в её исполнении, и если бы не его любовь к ней, он бы её давно убил, ну или как самое страшное, потребовал бы развод. А так, был единственный способ прекратить этот спич, точнее направить его в другое русло, где обычно этот бурный поток быстро иссякал.

— Сусанночка! А ты не знаешь, Алина Савельевна всё ещё живёт в том курмыше? Её вновь понесло, понесло с новой силой, будто открылось второе дыханье, но он-то знал, финиш уж близок.

— Лапушка моя, а не могла бы ты накинуть халатик, не то боюсь, что мои воспоминания и твой сногсшибательный вид могут привести к тому, чего не может быть!

— Ах ты ж старый шлимазл! Разве можно такое намекать приличной даме?

Она накинула на плечи халат, справилась со всем, что ей мешало и, гордо неся голову, пошла готовить утренний кофе. Они уже много лет его не пьют как раньше, а делают всего один-два микроскопических глоточка, совсем бы забросить это баловство, но не могут отказаться от самого процесса, ставшего их утренним ритуалом или скорее даже таинством.

Он с наслаждением смотрел на удаляющуюся фигуру извечной его спутницы, извлекая из глубин памяти её молодые образы, её поцелуи, запахи, её смех, смех детей. Он был счастлив. Счастлив от того, что они прожили эту долгую жизнь вместе, несмотря на все перипетии, выпавшие на их долю. Он улыбался беззубым ртом, представляя, как сейчас любимая половинка клянёт его на чём свет стоит за то, что он кинул свои челюсти в её стакан… Он заворожённо смотрит в опустевший дверной проём и ещё не знает, что ему всё же придётся посетить билетную кассу чтобы уехать отсюда навсегда. Ещё не знает, что она уже поскользнулась и сегодня не будет кофе. Не знает того, что они полетят вместе, но билет нужен будет только один. Не ведает и того, что у входа на кладбище «Счастливого пути», на пути к их вечному приюту его толкнёт новоиспечённый нацик, а он, спасая урну с прахом Сусанны, с которой уже почти две недели он посещает могилы её родственников, ударится головой, и что дети, не слушая никаких протестов, так и похоронят его с прахом супруги в руках. Но пока он счастлив, счастлив в предвкушении обычного, невзрачного, будничного дня, который до сегодняшнего утра, много лет, неизменно посещал этих старичков.