Юго-запад

— Стенокардия, возраст плюс значительная, очень значительная потеря крови, — сказал главный хирург, выпрямляясь и вытягивая перед собой мокрые руки. — Гм... — Он заметил Мазникова, — В чем дело? Кто вам разрешил?.,

Виктор криво усмехнулся и даже не взглянул в темные, вспыхнувшие глаза Саркисова. Лицо отца не отпускало его от себя. Теперь, повернувшись на табуретке, сына командира бригады увидел и Стрижанский.

— Вы... уже приехали? — растерянно спросил он, поднявшись. — Да... А мы, увы... Мы сделали все возможное...

Стрижанский по-стариковски засуетился, осмотрелся и, встретив спрашивающий взгляд Саркисова, пояснил:

— Это сын полковника... Танкист... Да. И такое несчастье!..

Стиснув дрожащими пальцами ушанку и словно чего-то опасаясь, Виктор подошел совсем близко к операционному столу. Запавшие щеки отца, его лоб, иссеченный морщинами, казались сейчас, в свете кончающегося дня, бледно-серыми, глаза были плотно прикрыты...

— Осколочное ранение в живот, — послышался сбоку тихий голос Стрижанского. — Разорвана печень... Ничего нельзя было сделать. Совершенно...

— Он что-нибудь говорил? — помолчав, внешне очень спокойно спросил Виктор.

— Он не приходил в сознание.

Тишина в операционной стала невыносимой. Белая простыня, которой был накрыт командир бригады, казалось, слепила глаза.

Опустив голову, Виктор медленно повернулся и, шагнув к выходу, толкнул рукой дверь...

Ветер глухо шумел в голых деревьях знакомого сада, и уже через минуту он высушил слезы на его щеках. Голове стало холодно. Виктор надел ушанку, пусто посмотрел вокруг.

В то, что случилось, невозможно было поверить. Отец, живой и невредимый, казалось, глядел на него сейчас своими слегка выцветшими близорукими глазами. Неужели его совсем нет? Воевал в гражданскую, потом — против банд Унгерна, был в Испании, на Халхин-Голе, в Сталинграде. И вот... перед самым концом войны!.. Неужели он, Виктор Мазников, остался теперь один?

Сквозной, весь продутый ветром, засыпанный снегом сад тихо стыл в предвечернем синеющем безмолвии. Косо летел вниз мокрый снег. Где-то далеко на севере, наверное в Буде, чуть слышно перекатывался гул артиллерийской канонады...

Почувствовав, что кто-то стоит у него за спиной, Виктор обернулся. Со знакомой тропки на него глядела Ниночка.

— Витя, — сказала она, шагнув ему навстречу. — Что же поделаешь!.. Саркисов отличный хирург!..

— Я знаю...

Она подошла к нему, погладила мятые мокрые отвороты шинели:

— Мне так тебя жалко!

Шинель сползла у нее с одного плеча, и золотой завиток волос на виске около правого уха чуть шевелился от ветра...

5

Над холмами Буды, медленно тая, стоял редкий предутренний туман, и горбатая вершина горы Геллерт с огромным крестом и развалинами древних крепостных стен смутно рисовалась на фоне посветлевшего неба. У подножия горы, справа, что-то горело, далекие зарева розовели выше по Дунаю, за королевским дворцом и в районе Южного вокзала.

Здание, в котором Талащенко устроил свой наблюдательный пункт, глядело окнами в сторону Геллерта. Массивное, тяжелой каменной кладки, оно почти не было разрушено. В нем только повылетали стекла, сорвало часть крыши и в одном месте, между вторым и третьим этажами, снарядом крупного калибра насквозь разворотило стену. До окопавшихся рот — четыреста метров, гора видна вся сверху донизу. Серые пятна снега на ее скатах, бурый кустарник, что-то похожее на виноградники, и на самой вершине — отвесные крепостные стены. А если перейти к окнам, выходящим на правую сторону, можно даже разглядеть туманные кварталы Пешта, отрезанные от Буды свинцовой гладью Дуная.

Талащенко отвернул рукав полушубка, взглянул на часы. Было начало восьмого.

— Что-то уж очень тихо, — повернулся он к Кравчуку, который теперь командовал бригадой.

Тот, поеживаясь, сидел на стуле около соседнего окна и молча покуривал сигарету.

— Может, отошел?

Кравчук усмехнулся:

— Отходить-то ему некуда — вот в чем весь фокус!

Расшвыривая путающееся под ногами тряпье и обломки мебели, из соседней комнаты вышел Краснов. Глаза его припухли, светлые волосы были взлохмачены. Замполит вернулся из рот в начале пятого и успел поспать не больше двух часов.

— Я думал, вы уже там, — позевывая, кивнул он в окно. — В гостях у господина Святого Геллерта... Саша!

— Я, товарищ гвардии капитан! — вскочил дремавший у стены Зеленин.

— Как насчет позавтракать?

— Все в порядке! Только чаек, видно, остыл.

— Был бы сахар!..

Саша подошел к тумбочке, стоявшей возле кровати, достал оттуда два котелка.

— Пожалуйста, товарищ гвардии капитан!

В эту секунду на вершине Геллерта разорвался первый снаряд. Сизое облачко дыма взметнулось над каменными развалинами, заволокло основание черного креста, и он словно повис в воздухе.

Кравчук поднялся:

— Кажись, наши начали!

Артиллерийский огонь усилился. Вдоль неровного гребня высоты то там, то здесь просверкивали в дыму багрово-оранжевые вспышки.

Кравчук посмотрел на карманные часы:

Сейчас пойдет штурмовая авиация. А дунайцы уже работают. Слышите?

— Справа, что ль? — спросил Талащенко.