Юлий Цезарь

Вечером 14 марта Цезарь обедал у своего друга Марка Лепида. За обедом завели речь о том, какой род смерти самый приемлемый. В разговоре Цезарь упомянул, что персидский царь Кир в предсмертном недуге делал распоряжения о своем погребении, после чего решительно заявил, что он сам предпочитает конец неожиданный и внезапный.

Утром 15 марта Цезарь проснулся от плача своей жены. Оказалось, что ей приснилось, будто она держит в объятиях убитого мужа. Хотя Кальпурния не была суеверной, она стала умолять Цезаря не ходить в тот день на заседание сената. Сначала Цезарь посчитал ее страхи не стоящими внимания, но жена так умоляла его, что он собирался ее послушаться. Но в это время за Цезарем зашел Децим Брут. Услышав, что Цезарь раздумал идти в сенат, Децим попросил его подумать о том, что скажут его недоброжелатели, когда узнают, что он побоялся выйти из дому по причине дурного сна, увиденного Кальпурнией. Доводы Децима Цезаря убедили. Он попрощался с женой, попросив ее не тревожиться.

Когда Цезарь направлялся в сенат, его, как обычно, сопровождали многочисленные просители. К толпе присоединился ритор Артемидор, бывавший в гостях у Брута и других заговорщиков и знавший об их преступных намерениях. Он подошел к Цезарю и, передав ему свиток, в котором изложил план заговорщиков, попросил немедля его прочесть. Цезарь взял в руки свиток, однако прочесть его ему помешали просители. По дороге Цезарь встретил Спуринну и на ходу, усмехнувшись, сказал ему, что мартовские иды уже наступили, но не причинили никакой беды. Гадатель ответил: «Да, наступили, но еще не прошли».

Заседание в тот день проводилось в театре Помпея, первом каменном театре в Риме, который полководец построил в 55 году в ознаменование своих побед на Востоке. В зале театра тщеславный Помпей поместил свою статую и с тех пор взирал с высоты постамента на посетителей.

Встретивший Цезаря Марк Антоний провел его в зал, но Требоний тут же отвел Антония в сторону, чтобы поговорить якобы по неотложному делу. Многие заговорщики предлагали вместе с Цезарем убить и Антония, но Марк этому воспротивился, пояснив, что тогда это будет убийство членов враждебной политической партии, а не расправа с тираном.

При входе Цезаря в зал сенаторы поднялись с мест в знак уважения. Он торопился завершить заседание, а потому сразу же сел в кресло. К нему подошел Туллий Кимвр, попросивший вернуть из изгнания своего брата. Цезарь отклонил его ходатайство, и тогда Туллий схватил Цезаря за тогу и принялся молить о пощаде. Это был сигнал к нападению. Первым нанес удар некий Каска, но он, видимо, настолько нервничал, что едва задел ножом шею Цезаря. Цезарь вскочил и ответил ударом на удар, вонзив свое стило в руку Каске и сбросив того с возвышения.

Но тут его окружили. Замелькали ножи, удар следовал за ударом. Цезарь отчаянно отбивался. Спереди, со спины и с боков ему нанесли не меньше двадцати ран, и в конце концов усталость и слабость от потери крови вынудили его пошатнуться. Именно тогда он увидел Брута с занесенным для удара кинжалом. До той поры Цезарь отнюдь не собирался сдаваться, но вид молодого человека заставил его замереть в изумлении. Вопреки бессмертному шекспировскому «И ты, Брут?», последними словами Цезаря были обращенный к Бруту вопрос на греческом:

Kai su, teknon?

(И ты, дитя мое?)

Прошептав эти слова, Цезарь накинул на голову тогу и упал бездыханным у постамента статуи Помпея.

Эпилог

ЦЕЗАРЬ И КАТОН В ВЭЛЛИ-ФОРДЖ

О, если бы я смог слабеющей рукой

Вонзить в грудь Цезарю заслуженный им меч,

Тогда б ушел с улыбкой в мир иной,

Раз тиранию я сумел пресечь.

Джозеф Аддисон[87]

Генерал Джордж Вашингтон вышел из импровизированного театра, разбитого в его лагере на холме, и направился по зимней дороге в свою штаб-квартиру, невзрачный домик, ничем не отличавшийся от лачуг, в которых жили его солдаты. Осенью 1777 года английская армия осилила североамериканскую армию Вашингтона и заняла Филадельфию. Казалось, что все успехи, достигнутые с тех пор, как Вашингтон принял армию, обратились в ничто. Вторжение в Квебек не удалось, а в Нью-Йорк вошли англичане, и теперь столица едва оперившейся республики оказалась в руках врагов.

Вашингтон отступил в Вэлли-Фордж, долину в Пенсильвании, в восемнадцати милях от Филадельфии, где теперь дожидался весны. Однако положение было катастрофическим. Двенадцать тысяч его солдат жили в убогих домиках, продовольствия не хватало, и питаться чаще всего приходилось лепешками на воде. Недоставало и теплой одежды, и северные ветры, казалось, насквозь продували людей. В лагере свирепствовали болезни — дизентерия, брюшной тиф, пневмония; солдаты умирали один за другим.