Юлий Цезарь

Цезарь не ошибся, считая мир маловероятным. Действительно, как только в лагере Помпея оправились от смятения, вызванного поспешным маршем Цезаря, друзья Помпея — Лукцей, Феофан из Митилены и Либон — передали ему предложения, принесенные послом Цезаря. Но Помпей немедленно отклонил их, сделав заявление, не допускавшее возражений: «Я не могу вернуться в Италию по милости Цезаря».[704] Положение Цезаря стало очень опасным. Бибул, который однажды был захвачен врасплох, послал Либона с пятьюдесятью кораблями блокировать гавань Брундизия и, несмотря на холод и бури, тщательно следил за морем. Оставленное Цезарем в Италии войско не могло переправиться; Цезарь оказался изолированным с 15 000 человек против врага, превышавшего его почти втрое. Мог ли Помпей заключить мир, когда Цезарь, безрассудно переправившийся из Италии со столь малыми силами, находился почти в его власти? Эффект его внезапного появления, на который он надеялся, не был достигнут. Цезарю оставалось только разместить своих солдат на зимовку в палатках и ожидать, когда окажутся в состоянии прийти из Брундизия другие его легионы, если только противник вообще позволит им прийти. Он должен был стараться овладеть страной, лежавшей позади него: повсюду проводить разведки в поисках хлеба; надзирать за побережьем, чтобы препятствовать флоту Бибула запасаться пресной водой и принудить его таким образом к долгим и частым маршрутам к Коркире, во время которых кораблям Цезаря легко было бы проскользнуть из Брундизия между крейсирующими эскадрами противника. Пресная вода была для флота в древности тем же, чем для него является в настоящее время уголь, тем, что привязывает его к определенным точкам твердой земли.

Помпей и его лагерь

Неужели Помпей не воспользуется своим численным превосходством, чтобы принудить врага к битве? Таков был вопрос многих лиц в его лагере. Но Помпей не имел неутомимого нервного упорства своего противника. Он довольно быстро ослабевал от у стал остей и тревог, всегда сопровождающих междоусобные войны, где достаточно одного поражения, чтобы быть покинутым своими сторонниками и солдатами. Приступ энергии, который он испытал в момент отъезда из Италии, продолжался недолго. Скоро в нем снова проявились недостатки его аристократической натуры — нерешительность и медлительность. При отсутствии энергичного руководства страшный беспорядок царствовал в его лагере, наполненном молодыми и старыми знатными италийскими сенаторами и всадниками, восточными царями, начальниками варваров. Римские вельможи, утомленные лишениями и денежными затруднениями, в которых они часто находились после того, как отдали взаймы Помпею[705]

все, что могли собрать, горели нетерпением возвратиться в Италию. Они сопровождали свои жалобы угрозами мести и проектами конфискаций, которые устрашали Цицерона.[706] Они с подозрением смотрели друг на друга, ссорились на почве смешного самолюбия и с утра до вечера обвиняли друг друга в измене.

[707] Не было никого, вплоть до Афрания и Цицерона, кого не принимали бы в лагере с недоверием и почти презрением; самому Аттику, оставшемуся в Риме, угрожали преследованиями, как если бы он был перебежчиком.[708]

Занимавшиеся подобно Бруту[709] вместо войны наукой в своих палатках были еще не столь опасны. Полководец, так хорошо руководивший войной против Митридата, находился в смятении среди этой суматохи. Его обычная нерешительность увеличилась до такой степени, что, точно охваченный безумием сомнений, он был неспособен принять никакого энергичного решения. Он постоянно предпочитал ожидать, откладывать, терпеть. Таким образом, вместо того чтобы постоянно быть на виду, он держался в стороне от толпы своих сторонников. Он сообщал свои планы и принимал советы только некоторых близких друзей. Он лишь старался воспрепятствовать прибытию подкреплений Цезаря, продолжал приучать к войне свою армию и, поспешно вызвав из Азии Сципиона, вместо немедленного нападения на Цезаря предпочитал ждать того времени, когда голод ослабит неприятельскую армию и ее легче будет уничтожить.

Цезарь и подкрепления