Юлий Цезарь

Это новое возвращение к популярной политике должно было иметь очень важные последствия. С одной стороны, оно положило конец всякой надежде на примирение между Цезарем и консервативными классами. Последние, в сущности, должны были еще раз удивиться умеренности Цезаря, удовольствовавшегося продажей имений своих павших врагов. Но настроение было таким смутным и раздраженным, что конфискация имущества Помпея была воспринята как акт чудовищной мстительности и тирании и вызвала громкие отклики. Правое крыло цезарианской партии было весьма недовольно неожиданным обращением Цезаря с Антонием и с Долабеллой. Таким образом, месяцы, которые Цезарь провел на войне в Африке, казались высшим италийским классам долгими и беспокойными. Всех очень озаботили намерения Цезаря. Что сделает он, когда узнает о крайнем упорстве помпеянцев? Продажа имущества прежних сторонников Помпея, закон о наемной плате, милость, оказанная Долабелле, были дурными предзнаменованиями. Правда, с начала 46 года Цезарь не был уже диктатором,[783] но не заставит ли он дать себе новые полномочия после победы, которая казалась вполне обеспеченной? Подобно тому как весной небо сразу меняется и по земле пробегает тень, когда на солнце находит густое облако, затем снова появляется веселый свет, опять сменяемый тенью, точно так же в душе Италии шли друг за другом эти тучи меланхолии; тень от них мы видим еще и теперь, после стольких столетий, в книгах, написанных в эти месяцы; и она, эта тень, является самым утонченным истолкователем идей и чувств высших классов. Цицерон, ободренный Брутом, с которым он был связан тесной дружбой, забыв о случившихся во время киликийского проконсульства неприятностях, снова взялся за перо. В начале 46 года он начал писать в форме платоновского диалога между Брутом, Аттиком и собой историю латинского красноречия, известную под названием «Brutus seu de clans oratoribus». Но история литературы не могла отвлечь его ум от занятий политикой; и хотя в начале диалога Аттик заявляет, что «говорить о политике не будут»,[784]

намеки и сожаления дают чувствовать себя при каждом удобном случае. С первых страниц чувствуется скорбь, причиненная Цицерону вновь начавшейся гражданской войной, которая заставляет его завидовать участи Гортензия, умершего ранее, чем он увидел форум опустевшим и немым.[785] Далее Брут воздает горячую хвалу первому консулу республики, который разрушил монархию и от которого по отцовской линии, как доказывает Аттик, большой любитель археологии, происходит и сам Брут.[786]

Затем хвалят Марцелла, консула 51 года, врага Цезаря, удалившегося в свое митиленское изгнание подальше от «общих и роковых бедствий».[787]

Десятилетняя диктатура

Но Цицерон успел написать только половину своей книги, когда из Африки пришло известие, что война окончилась 6 апреля выигранной Цезарем битвой при Taпce. На этот раз последний не был склонен к милосердию. Фавст Сулла, Л. Афраний и Г. Юлий Цезарь, попавшие в его руки, были казнены. Л. Манлий Торкват, М. Петрей и Сципион кончили самоубийством. Только Лабиену и Гнею Помпею удалось бежать в Испанию, а Катону — в Утику. Итак, печальные предчувствия писателя были подтверждены фактами: убийства начались! Остатки консервативной партии собирались в молчании, чтобы оплакивать своих потерянных друзей и гибель республики. Для наиболее честолюбивых сторонников Цезаря эта победа явилась поводом заставить декретировать ему, как и опасались благоразумные люди, самые чрезвычайные полномочия: десятилетнюю диктатуру, цензорское достоинство под названием praefectura morum,[788] право предлагать кандидатов в народные трибуны и эдилы.[789]

Впечатление было ужасное. Никогда самые крайние пессимисты не предполагали такой дерзости. Особенно чудовищной и почти монархической тиранией казалась десятилетняя диктатура людям, которым традиция внушила столь сильную ненависть к абсолютной власти и единоличным продолжительным, безответственным должностям.[790] Нельзя было больше сомневаться: эта диктатура будет сопровождаться правлением котерии, конфискациями и насилиями. Однако было невозможно противиться ей: левое крыло в партии Цезаря, видимо, с каждым днем приобретало все большее влияние и хотело увеличить власть своего вождя, чтобы вместе с тем увеличить свою собственную. Эта клика вместе с несколькими фанатичными поклонниками и многочисленными льстецами, окружившими человека, который, подобно Сулле, стоял с этих пор во главе всех войск Империи, навязывала свою власть сенату, комициям, а также наиболее умеренным сторонникам Цезаря, внутренне не одобрявшим всего происходившего, но не смевшим открыто противиться этому.

Семейные несчастья Цицерона