Юлий Цезарь

Этот план, подобно всем творениям Цезаря, был смел и велик; но какие громадные физические и моральные усилия должны были затратить он сам, его друзья и солдаты, чтобы привести его в исполнение! Экономические, военные и политические трудности были неизмеримы. Особенно должно было заботить Цезаря общественное мнение, находившееся еще в оцепенении и крайнем замешательстве. Оно, правда, немного изменилось в его пользу вследствие последних событий. По пути многие города, оказывавшие в прошлом году блестящий прием Помпею, устраивали теперь празднества в честь Цезаря.[596]Многие сенаторы, которых Помпей заставил уйти из Рима, готовились вернуться туда вместе с завоевателем.

[597]Масса лиц была склонна теперь оправдывать Цезаря и обвинять Помпея, признавая, что Цезарь вовсе не был провокатором, что он дал доказательство своей умеренности и миролюбивых намерений. Часто даже нравилось преувеличивать его заслуги, его счастье и его могущество; говорить, что он мог бы, если бы захотел, привести из Галлии бесчисленную армию и что он владел неизмеримыми сокровищами.[598]

Но, в сущности, Италии не было дела ни до Цезаря, ни до Помпея, ни до всех других вождей в этой борьбе, которая внушала ей столь же глубокую скуку, сколь и недоверие, раздражение и отвращение. Прием, оказываемый Цезарю италийскими городами, хотя и дружественный, разительно отличался от того приема, который они оказывали сорок лет тому назад его дяде, возвращавшемуся из Африки. Италия слишком изменилась за эти сорок лет. Сыновья и внуки знати, собственников, несчастных крестьян, которые, сами того не зная, полстолетия тому назад приносились в жертву ради будущего Италии, владели теперь фермами, обрабатываемыми землями, рабами и домами в городах. Они сделались деятельными купцами, жадными ростовщиками, политиками, которые, ловко маневрируя среди различных партий, приобретали репутацию и становились зажиточными. Одни были адвокатами и юрисконсультами у своих знатных друзей; другие — мелкими собственниками, чьи хорошо одетые дети отправлялись в сопровождении рабов в школу, посещаемую детьми лучших фамилий. Все эти люди создавали эгоистическое общественное мнение, требовательное и противоречивое. Оно совершенно не считалось с трагичностью положения, созданного событиями, и, испытывая сильный страх перед междоусобной войной, воображало, что мир был очень легким делом, зависевшим исключительно от воли Цезаря и Помпея. Никто не хотел признать, что Цезарь теперь принужден сражаться. Слабый поворот к нему отчасти обусловливался надеждой, что он положит конец враждебным действиям.[599]В сущности, общественное мнение, и благоприятное и враждебное, создавало ему лишь очень серьезные затруднения своими наивными, глупыми и противоречивыми домогательствами.

Свидание Цезаря с Цицероном

Цезарю помог осознать эти затруднения разговор с Цицероном. Проезжая через Формии и желая в этот критический момент укрепить дружбу с наиболее влиятельным современным писателем, Цезарь посетил его, вероятно, утром 28 марта.[600]

Но этот разговор, который месяцем ранее мог бы стать событием во всемирной истории, теперь был только заурядным ее фактом. Цезарь выказал свою любезность и учтиво приглашал Цицерона приехать в Рим, чтобы вести там переговоры о мире. Когда Цицерон спросил у него, будет ли он свободен поступить так, как ему покажется лучше, Цезарь дал утвердительный ответ, прибавив, что он никогда не смог бы предъявлять условия человеку, подобному ему. Цицерон сказал тогда, что хочет воспротивиться в сенате экспедициям Цезаря в Испанию и Грецию, которые, по слухам, тот думает предпринять. Цезарь был вынужден ответить, что такие протесты будут бесполезны, потому что он поставлен обстоятельствами перед необходимостью без промедления начать эту войну. «Я знаю это, — возразил Цицерон, — но я не мог бы говорить иначе». Холодная и банальная беседа продолжалась еще некоторое время. После разных вопросов Цезарь наконец выразил надежду, что Цицерон еще подумает. Цицерон, конечно, обещал это, и Цезарь продолжал свой путь в Рим.[601]Свита Цезаря произвела на раздраженного этим разговором Цицерона самое дурное впечатление. Он видел там только молодых негодяев, несостоятельных должников или преступников, одним словом — банду авантюристов, и после этого свидания окончательно решил уехать. Этот человек и эта банда, конечно, желали гибели Помпея, конфискации имущества богачей и грабежа государства. Нет, он не пойдет на заседание сената; напротив, он последует за своим другом в Грецию.[602]

Цезарь в Риме