Цезарь хотел любой ценой прийти к соглашению с Помпеем в самой Италии. С обычной своей решительностью он написал Цицерону, что готов вернуться к частной жизни и оставить Помпею первое место в государстве, лишь бы можно было жить в безопасности.
[610]Он послал племянника Бальба к консулу Лентулу с просьбой вернуться в Рим и употребить все усилия для заключения мира. [611]Он написал в Рим Оппию, что не хочет быть демократическим Суллой, а заботится лишь о примирении с Помпеем и о его великодушном позволении отпраздновать триумф. [612]Наконец, 21 февраля, в день взятия города, он покинул Корфиний, уводя с собой шесть легионов, из которых три составляли часть галльской армии, а другие три были сформированы на месте из новобранцев и солдат Домиция. Он отпустил на свободу всех офицеров и сторонников Помпея, захваченных по дороге. 9 марта форсированным маршем Цезарь пришел под стены Брундизия.Но Помпей уже решился на войну и сделал соответствующие распоряжения. Вспомнив, наконец, что у него есть армия в Испании, он послал Вибуллия Руфа принять над ней начальствование, а также поручил Домитию отправиться в Массалию, чтобы удержать город в верности консерваторам.
[613]Он уже отправил часть армии с консулами в Эпир и ожидал только возвращения кораблей, чтобы в свою очередь погрузиться на них. Возможен ли был мир при таких условиях? Последняя надежда Цезаря на него рассеялась, когда он узнал о приходе Магия [614]с предложениями Помпея. Конечно, и в этот роковой момент Цицерон, если бы он находился в Брундизии, мог бы еще раз поспособствовать примирению, идею о котором он лелеял так давно. К несчастью, старый писатель не явился по приглашению Помпея под тем предлогом, что дороги небезопасны, в действительности же потому, что он не хотел вмешиваться в гражданскую войну, столь ненавистную ему, как и всем разумным италийцам. И в тот час, когда нужно было действовать, он остался в своем формийском имении, пребывая в своих мечтах, своей меланхолии, своем беспокойстве и своих надеждах. Милосердие Цезаря, доказательство которого последний дал в Корфинии, глубоко взволновало его; письма Цезаря и Бальба льстили ему, хотя ему нравилось скрывать свое удовольствие под горьким недоверием, чтобы чаще обсуждать ситуацию со своими друзьями и выслушивать их заверения, что Цезарь его не обманет и, конечно, рассчитывает на его помощь в заключении мира.Однако если мир был еще возможен, то последний удобный случай восстановить его ускользнул от Цезаря. Он тщетно ждал несколько дней возвращения Магия,
[615]напрасно посылал также Тита Каниния Ребила в Брундизии для переговоров с интимным другом Помпея — Скрибонием Либоном. Ответ гласил, что Помпей не может вести переговоры о мире в отсутствие консулов. [616]Посылка Магия была хитростью, способом выиграть время. [617]Помпей хотел войны, войны решительной и великой. Если бы он, не отомстив за себя, согласился заключить мир после сдачи Корфиния, то Италия смотрела бы на него, как на побежденного Цезарем. Жестокость этой гражданской войны, бесконечное зло, которое она несла за собой, — все с этих пор перестало беспокоить совесть этого человека, опьяненного своим величием и руководимого только грубым эгоизмом. Необычайное везение, которое сопутствовало ему до сих пор, теперь влекло его к гибели. Цезарь не мог воспрепятствовать 17 марта отъезду Помпея со всем флотом. [618]Таким образом, маленькая ссора между двумя партиями разрослась до громадных масштабов: начиналась настоящая междоусобная война.ИСПАНСКАЯ ВОЙНА