Юлий Цезарь. В походах и битвах

На следующий день Цезарь вывел войска свои из обоих лагерей и, построясь в боевой порядок, предложил Ариовисту бой. Тот не принял. его, но, как скоро Цезарь ввел войска обратно в оба лагеря, Ариовист послал часть войск напасть на меньший из них, и здесь произошел весьма упорный бой, продолжавшийся до вечера и в котором с обеих сторон было много раненых, но кончившийся ничем. Не постигая, почему гордые и храбрые германцы не принимают общего боя, Цезарь расспросил пленных и, узнав, что причиною тому были обычай германцев не вступать в бой с неприятелем, прежде нежели прорицательницы из числа германских женщин объявят, можно и должно ли было сражаться с ним, и объявление этими прорицательницами в настоящем случае, что германцы не одержат победы, если вступят в бой до новолуния. Цезарь немедленно решился воспользоваться столь благоприятным для него суеверным предрассудком германцев.

На следующий же день {по мнению Наполеона I, в сентябре (по римскому, или в июне по юлианскому календарю)}, оставив в каждом из двух своих лагерей достаточное для охранения их число войск, он развернул впереди малого лагеря все вспомогательные войска, дабы скрыть от германцев слабейшее против них число легионных или линейных войск своих. Затем, построив армию в 3 линии, он двинулся против лагеря Ариовиста. Тогда уже германцы, не видя более возможности избежать общего боя, по необходимости принуждены были выйти из своего лагеря и построились впереди его по племенам, каждое племя {гаруды, маркоманны, трибокки, вангионы, неметы, седузияне и свевы} отдельно, с равными между ними промежутками, а дабы заградить малодушным путь к бегству, сомкнули в тылу своем и на флангах все свои повозки и громоздкие тяжести в тесные ряды. {Наполеон I говорит, что Ариовист был не сильнее Цезаря, но едва ли это справедливо. Уже гораздо прежде число свевов в Галлии простиралось до 120 000 чел., а в это время, вероятно, было еще значительнее, и если положить даже только четвертую часть их способными сражаться, то и тогда они превосходили бы число войск Цезаря, составлявшее, после урона при Бибракте, вероятно гораздо менее 60 и даже 50 тысяч.}

Цезарь, назначив квестору своему место при одном, а легатам своим – по одному при каждом из прочих легионов, сам открыл бой нападением с правым своим крылом на левое крыло неприятельское, заметив, что оно было слабейшею частью боевого порядка германцев. Римские войска двинулись против германцев, а германцы им навстречу – с такого стремительностью, что даже не успели бросить дротиков, и тотчас вступили в упорный рукопашный бой. Германцы сражались в тесно сомкнутых фалангах, прикрываясь черепахами из щитов; однако римские войска вскоре привели их в расстройство, опрокинули и обратили в бегство. Но правое, превосходное в силах крыло германцев сильно теснило между тем левое крыло римлян, доколе молодой Красс (сын триумвира), начальствовавший конницею этого крыла, не подкрепил 1-й и 2-й линий третьего. Это решило победу в пользу Цезаря: вскоре и правое крыло германцев, подобно левому, было приведено в расстройство и опрокинуто, и все германцы бежали, не останавливаясь, к Рейну, находившемуся от места сражения милях в 50 (около 75 верст). {Место сражения Цезаря с Ариовистом в точности неизвестно, но долженствовало находиться между Безансоном и Базелем, но мнению Наполеона I – около Беффорта (Beffort) или Бельфорта в Эльзасе, в деп-те Верхнего Рейна.} Часть их переправилась через него вплавь, а другая, и в том числе Ариовист – в найденных на берегу челнах: все остальные же были изрублены преследовавшею их Цезаревою конницей. При этом случае Цезарь выручил и спас от неминуемой смерти Процилла и Меттия, что, по его словам, обрадовало его не менее одержанной решительной победы.

Победа эта так устрашила свевов, подступивших к правому берегу Рейна, что они поспешно воротились в свои земли, преследуемые убиянами, обитавшими на нижнем Рейне (в окрестностях нынешнего Кельна), которые множество их истребили.

Блистательно совершив таким образом два похода в один год, Цезарь расположил свою армию, еще до обычного на то времени, на зимних квартирах в землях секванов и, вверив начальствование над нею Лабиену, отправился лично в Цизальпинскую Галлию для присутствия, как он говорит в своих записках, на общенародном в ней собрании – действительно же для того, чтобы быть ближе к Риму и внимательно следить за всеми внутренними делами его.