Юная Венера

– Нечего меня приветствовать, – сказал я, вставая и яростно отбрасывая в сторону салфетку. Выражения типа «хитрый негодяй», «подлый трюк» и «мерзавец» вертелись у меня на языке, пытаясь выяснить между собой, кому первому сорваться с губ. Я рассматривал также «пригрел змею», но не был уверен, что оно прозвучит к месту.

Но Слайти сделал жест рукой, словно стирал крошки со стола.

– Ладно тебе, Барти, – сказал он, накладывая себе яичницу и тонкий ломтик бекона, которые показались мне не только необычными по своим размерам, но обладающими странным зеленоватым оттенком. – Ты что, не понимаешь шуток?

– Шуток? Вот это мило! – К тому времени я уже выстроил «негодяя», «трюк» и «мерзавца» в единую разрушительную фалангу и уже собирался бросить их в атаку на Туве-Випли. Но в этот момент Балди разразился новыми потоками слез, и было как-то странно начинать сражение, когда твои раненые требовали утешения.

Но утешать было не в стиле Слайти.

– Соберись, Балди! – прикрикнул он командным тоном и, усевшись за стол, принялся за еду с усердием, которое наводило на мысль о волке, освоившем азы искусства пользования столовыми приборами. Я вспомнил, как в нашей школьной столовке мальчишки всегда оставляли свободное пространство вокруг Туве-Випли; оказавшиеся в радиусе его вытянутой руки рисковали внезапно получить серьезные повреждения.

Пока я погружался в воспоминания, Балди Спотс-Бинкл встал из-за стола и, размазывая слезы, покинул комнату. Слайти оторвался от своего корыта ровно настолько, чтобы успеть прохрюкать невразумительный комментарий, – а может, у него просто кусок застрял в горле, – затем снова вернулся к звону серебра по фарфору.

Забота о Балди заставила меня умерить свой гнев.

– Мне кажется, Слайти, что это ты вверг Балди в омут уныния.

Он посмотрел на меня с набитым яичницей ртом и пробубнил:

– Тритоны.

Конечно же, это были тритоны. Я должен был догадаться с самого начала. С детства Арчибальд Спотс-Бинкл был очарован этими скользкими маленькими созданиями. В школе, в нашем кабинете, он держал в стеклянном аквариуме стайку тритонов, часами рассматривая их перемещения, часто болтая мухами на ниточках возле их мордочек.

У остальных мальчишек, имеющих другие интересы, сложилось негативное мнение о странном увлечении Балди. Знай мы, как все пойдет дальше, мы были бы только благодарны, что он не остановился на каком-нибудь менее безобидном хобби. Но в этом и была наша ошибка. Ибо, когда детская забава переросла, если можно так выразиться, в солидный мужской интерес, Балди повело в другом направлении.

Исследование тритонов все больше поглощало его, вплоть до того, что со временем стало делом всей его жизни. Если когда-либо он освоит правописание, он сразу же напишет о них книгу. Насколько я знаю, он посылал статьи в какой-то журнал, тематикой которого были земноводные; редактор, некто Хьюдибрас Гилателли, привычно вернул ему статью обратно с язвительными комментариями, тем самым распалив жестокую вражду, которая привлекла внимание всех исследователей тритонов.

В связи с этим Балди застрял в родовом гнезде, где находился пруд, кипящий от тритонов. Там бы он и находился до сих пор, бродя вдоль поросших кустарником сельских берегов, не случись однажды на его пути Мэрилин Буффе, в которую он немедленно влюбился.

Произошел бурный период ухаживаний, коротких и разделенных долгими паузами, в которые я был против своей воли вовлечен в роли свахи. В то время по превратности судьбы я сам был помолвлен с Мэрилин, а в этой ситуации у любого Глостера замерла бы в жилах кровь. Но в конце концов, благодаря блестящему вмешательству Гривза, весьма ловко действующего в подобного рода делах, Балди и Мэрилин были без всяких помех доставлены к алтарю, чтобы слиться воедино.

Мысль о том, где же находится сама синеглазая бывшая мисс Буффе, возник в моем мозгу. Она была не из тех, кто держится в тени. Это была девушка, которой хотелось, чтобы ее присутствие ощущалось во всем, – ее излюбленный стиль, конечно, не доминировал в убранстве комнат их дома, но значительно влиял на домашнюю атмосферу. Поэтому-то меня поразило, что столовая, где я находился, и спальня, в которой я проснулся, не несли на себе следов творчества Мэрилин Спотс-Бинкл: их обои не были украшены цветами, скатерть не была вышита стайками веселых синих птичек, а вся поверхность мебели была свободна от скоплений фарфоровых кроликов и мышек, красочно разодетых в стиле сельского люда прошлых времен. Все мои глубокие размышления пронеслись в голове не более чем за мгновение после того, как Туве-Випли сформулировал свое объяснение того, что случилось с Балди. Теперь я выдвинул новый и, возможно, более уместный вопрос:

– Где Мэрилин?

Он многозначительно поднял брови.

– На Земле.