Юнкера

Он распахивает дверь и исчезает в облаках угарного пара, табачного дыма, крика и звона, которые стремительно вылетают из трактира и мгновенно уносятся вверх.

- Вот тебе и Фотоген! - уныло говорит Жданов. Но ямщик не заставляет долго себя ждать. Через две минуты дверь кабака распахивается и в белых облаках, упруго взвивающихся вверх, показывается Фотоген Павлыч, почтительно провожаемый хромоногим половым в белой рубахе и в белых штанах.

- Счастливого вам пути, Фотоген Павлович, - учтиво говорит половой. Фотоген берет вожжи из рук Александрова.

- Спасибо тебе, барин, - говорит он, влезая на козлы и что-то дожевывая. - А вы, господа юнкаря, не сомневайтесь. Только упреждаю: держитесь крепко, чтобы вы не рассыпались, как картофель. Он весел. На морозе необыкновенно вкусно пахнет от него винцом...

- Ведь какой расчет, - говорит он, разбирая вожжи и усаживаясь половче, - Они, видите, поехали прямой дорогой, только ухабистой, где коням настоящего хода нет. А у меня путь легкий, укатный. Мне лишние четьверсты наплевать. И вдруг дико вскрикивает:

- Ей вы, крылатыя-я!

"Господи, - думает Александров, - почему и мне не побыть ямщиком. Ну, хоть не на всю жизнь, атак, года на два, натри. Изумительная жизнь!" Дальше впечатления Александрова были восхитительны, но сумбурны, беспорядочны и туго припоминаемые. Остались у него в памяти: резкий ветер, стегавший лицо и пресекавший дыхание, стук снежных комьев о передок, медвежья перевалка коренника со вздыбленной, свирепой гривой и такая же, будто в такт ему, перевалка Фотогена на козлах. Как во сне, припоминал он потом, что ехали они не то лесом, не то парком. По обеим сторонам широкой дороги стояли густые, белые от снега деревья, которые то склонялись вершинами, когда тройка подъезжала к ним, то откидывались назад, когда она их промелькнула.

Помнилось ему еще, как на одном крутом повороте сани так накренились на правый бок, точно ехали на одном полозе, а потом так тяжко ухнули на оба полоза, перевалившись на другой бок, что все юнкера одновременно подскочили и крякнули. Не забыл Александров и того, как он в одну из секунд бешеной скачки взглянул на небо и увидел чистую, синевато-серебряную луну и подумал с сочувствием: "Как ей, должно быть, холодно и как скучно бродить там в высоте, точно она старая больная вдова; и такая одинокая".

На последнем повороте Фотоген нагнал своих. Впереди его была только вторая тройка. Он закричал, сам весь возбужденный веселым лётом:

- Право держи, любезный!

- У, черт, дьявол, леший, - отозвался без злобы, скорее с восхищением, обгоняемый ямщик. - Куда прешь!

Но уже показался дом-дворец с огромными ярко сияющими окнами. Фотоген въехал сдержанной рысью в широкие старинные ворота и остановился у подъезда. В ту минуту, когда Рихтер передавал ему юнкерскую складчину, он спросил:

- Лихо ли, юнкаря?

Они и слов не находили, чтобы выразить свое удовольствие. Правда, они уже искренне успели забыть о тех минутах, когда каждый из них невольно подумывал: "Потише бы немножко".

- Назад опять со мной поедете, - говорил Фотоген, отъезжая. - Только крикните меня по имени: Фотоген Павлыч.

Глава XVIII.

Екатерининский зал