Юность

Я была в себе абсолютно уверена, но, оказавшись у двери, почувствовала страх. В горле запершило и зачесалась кожа. Заправив за ухо кудри, я выдохнула и постучала в дверь. Никто не ответил. Он был там, я это знала, и он слышал стук. Постучав громче, я прислушалась и помахала рукой перед датчиками, расположенными с двух сторон. Сработало! Зажглись два огонька и дверь с жужжанием механизма открылась. Оскар стоял у окна и что-то писал на стекле белым маркером. Молча повернувшись ко мне, он щелкнул колпачком и, развернув стул задом наперед, встал на него одним коленом.

“Справилась?” Саркастично спросил он.

Растерявшись из-за собственной неловкости, я застыла в ступоре. Мне казалось, что хуже, чем это, первого впечатления быть не может. Стиснув зубы, я глубоко вдохнула носом и медленно выдохнула ртом. Переминаясь с ноги на ногу, я подбирала в голове нужные слова.

“Трудно было открыть дверь?”

“Я надеялся, что тебе надоест и ты уйдешь,” его голос звучал ровно.

“Не привыкла сдаваться,” твердо ответила я.

Оскар наигранно улыбнулся и резко снова стал серьезным. Он опустил глаза и, облизав нижнюю губу, начал ходить по комнате, передвигая вещи с места на место. На нем были песочные штаны в стиле сафари, слипоны и растянутая вязаная кофта с крупными деревянными пуговицами, из-под которой торчал краешек футболки. Пропустив пальцы под волосы, он сильно их взъерошил и, наконец, посмотрел на меня.

“Так… зачем ты здесь?” Оскар прищурился. “Развлекать меня или за “добрые дела” дают значок и грамоту?”

“Не знаю, я уже подала документы.”

“Тебе нет 18-ти…”

“Знаешь, я и сама не понимаю, что здесь забыла. Извини, мне лучше уйти.”

Я развернулась и толкнула дверь, но она не поддалась. Ударив ладонями по стеклу, я сжала кулаки и нервно дернула дверь еще 5 раз. Оскар спокойно подошел и отворил дверь.

“Ты сказала, что не привыкла сдаваться,”– прошептал он.

Мое сердце колотилось с сумасшедшей скоростью. Я чувствовала пульс в запястье, но это не был страх. Я не боялась Оскара, скорее, наоборот, меня к нему тянуло со страшной силой. Мы стояли в дверях, он – в 5-ти сантиметрах от меня, практически вплотную.

“Ну что ты смотришь? Я тебя не держу,” – он пожал плечами.

По телу пробежала легкая дрожь. Ноги стали ватными, как будто, мне вкололи успокоительное. Я расслабила напрягшиеся мышцы и облокотилась спиной на дверной косяк. У меня появилось время, чтобы разглядеть Оскара – его необычную внешность. Косматые пепельно-русые волосы торчали вверх и немного в стороны, уши были слегка заостренные, прямо, как у эльфа, а бледные серо-голубые глаза напоминали кукольные, как из стекла.

“Я хочу тебе помочь,”– в ответ прошептала я.

“Зачем тебе это нужно?”

“Расскажи мне самую безумную вещь в твоей жизни.”

“Я выращиваю морковь,” – непринужденно сказал Оскар.

“Что?”

“В центре оборудован огород, и у каждого пациента есть своя грядка. Когда я пришел в магазин за семенами, там была только морковь. И то, самый поздний сорт.”

“Какая у тебя мечта?”

“Подняться на самую высокую точку Гранд Каньона другим человеком.”

Оскар посмотрел в сторону окна. Я невольно улыбнулась уголками губ и опустила голову вниз. Не хотела, чтобы он, вдруг, заметил мою улыбку. Наблюдая краем глаза за его дыханием, у меня создавалось впечатление, что мы дышим в одном ритме, одним воздухом, с одинаковой силой и глубиной.

“Морковные горы,” усмехнувшись, я разрушила тишину между нами.

“Что?”

“Почва Гранд Каньона лежит слоями, как огромный пирог, а ее цвет напоминает морковный, потому и морковный пирог. Просто «покорить морковные горы» звучит лучше, чем «покорить морковный пирог».”

“Ты о чем?”

“Я должна помочь совершить тебе 19 безумств, по одному за каждый год твоей жизни.”

“Чего ты хочешь добиться? Мой диагноз… его нужно принять и все. Врачи сами не знают, как это лечится.”

“А ты? Ты хочешь стать счастливым?”

“Это невозможно.”

“Возможно все, чего мы искренне хотим!”

“Если человек умер, одно желание его не воскресит. Его вообще ничего не воскресит.”

“Человек жив, пока о нем помнят; он жив в наших сердцах, живы воспоминания о нем. Его нет физически, и это мало, что меняет, но…”

“Воспоминания лишь причиняют боль, так что, моя болезнь не так уж и плоха,” Оскар запрокинул голову назад и размял шею.