Юность

Слухи о моем поэтическом даровании добрались до типографии, и теперь заказы приходят почти каждый день. Карл Йенсен принимает их и приносит фрекен Лёнгрен, которая до сих пор остается моим единственным прямым посредником. Я сочиняю песни для любых знаменательных дат, и, когда прихожу раздать конверты с зарплатой, рабочие застенчиво меня благодарят, я так же застенчиво отвечаю, что благодарить меня не за что. Я сочиняю песни и стенографирую братьям важные сообщения или некрологи о тех, кто из них умер. Их печатают в издании Ордена святого Георгия. Всё это не имеет почти ничего общего с работой в офисе, но в нее фрекен Лёнгрен не собирается меня посвящать, и во время ее отпуска всё оказалось на грани провала: я совсем ни в чем не разбираюсь. Когда мне исполнится восемнадцать, я начну искать настоящее рабочее место в офисе и ученицей больше не буду. Так я смогу больше зарабатывать. Когда мне исполнится восемнадцать, мир перевернется, и у нас с Ниной в распоряжении будут целые ночи. И тогда мне придется распрощаться со своим целомудрием — Нина просто одержима этим. Ей было всего пятнадцать, когда лесничий овладел ею. Отправляясь вечером гулять, она снимает обручальное кольцо. Она спит только с парнями, у которых есть работа, и я никогда не рассказывала ей о Курте. Я оставлю этот опыт для одной себя. Если бы я снимала комнату, то позвала бы его туда. Не уверена, пригласила бы я кого-нибудь другого, кто провожал и целовал меня в подъезде. Однажды в ответ на очередную придирку Нины к моей возмутительной девственности я заявляю, что сначала хочу обручальное кольцо. Я раньше об этом не задумывалась, но от этого решения мне становится легче. На самом же деле пока что мне повстречался лишь один-единственный человек, по-настоящему заинтересованный в моем целомудрии, и от этого немного неловко, ведь Нина уверяет, что все только и ищут девственниц. Теперь, когда тетя Розалия лежит больная у нас дома, маму меньше заботят мои дела. Дни напролет она сидит у кровати тети, разговаривает и смеется, вечером рано ложится и продолжает разговаривать лежа, пока одна из них не засыпает. В ее мире совсем не осталось места для отца, и, кажется, мама чувствовала бы себя совершенно счастливой — вот если бы еще тетя не была при смерти. Лицо у больной пожелтело, кожа так обтягивает кости, что выдается череп. Кожа так натянута, что рот не закрывается. Если к моему возвращению она еще не спит, то зовет меня, и я немного сижу рядом. Я стараюсь задерживать дыхание, потому что возле ее кровати стоит отвратительный запах — надеюсь, сама тетя его не замечает. Когда у нее случаются приступы сильной боли, мама спускается в пивную позвонить медсестре, которая приходит и делает укол с морфином. От него сознание у тети мутнеет, и она часто путает нас с мамой. Я скоро умру, Альфрида, обращается она ко мне как-то вечером. Я это хорошо знаю. Вам не нужно это скрывать от меня. Нет, отрицаю я грустно, ты всего лишь болеешь. Врач считает, что ты скоро поправишься. С Карлом было так же, отвечает она. Врач просил ничего не рассказывать больному. Я молча прячу ее тощие руки под одеяло, выключаю свет и иду к себе, куда из-за кретоновой занавески доносится отцовский храп. Мне бы хотелось откровенно поговорить с тетей — уверена, это бы ее обрадовало, но не осмеливаюсь из-за мамы, которая разыгрывает грустную комедию, пока тетя разыгрывает свою — будто ей ничего не известно. Думаю, я хотела бы знать правду, когда буду умирать. Думаю и о том, что если сейчас мне понравится парень, то пригласить его к нам я не смогу, хотя меня постоянно просит об этом мама: от тети смердит по всему дому. Мы все вместе ездили в Сюдхавнен навестить моего брата и его жену. Они живут в двухкомнатной квартире с небольшим количеством мебели, которую они взяли в кредит — узнав о нем, отец принимает угрюмый вид. Грете, небольшая, пухленькая и улыбчивая, всё время сидела на коленях у Эдвина, пока мама смотрела на нее, словно на вампира, который вот-вот высосет из него все силы. Мама почти не разговаривала с ней, и беседа не клеилась, поскольку мама тщательно избегала любого обращения к Грете. Я так устала от моей семьи — она преграждает мой путь всякий раз, когда я ищу свободы. Может быть, я не могу освободиться от семьи, пока не выйду замуж и не создам свою собственную. Однажды вечером мы сидим в «Лодберге» над своей газировкой, и один парень приглашает Нину потанцевать, а я как обычно остаюсь, и с материнской улыбкой наблюдаю, как развлекается молодежь. Вдруг передо мной склоняется молодой человек, и мы вместе танцуем на переполненном танцполе. Он напевает мне на ухо в такт музыке: парень из Рима, мимо него не пройти. Это про Муссолини, замечаю я. Узнала об этом случайно — моего брата возмутила эта песня, которую часто пела Лива Вил. Кто это? — спрашивает молодой человек, в ответ признаюсь, что не знаю. Мне лишь известно, что это итальянец, похожий на Гитлера, и сочинять датские песни в его честь не стоит. Ваша подруга танцует с моим товарищем, говорит он. Его зовут Эгон. А меня — Аксель. А вас как зовут? Тове, отвечаю я. Аксель хорошо танцует, и он никоим образом не наглеет во время танцев, в отличие от многих. У вас хорошо получается, хвалит он, лучше, чем у большинства девушек. Я рассказываю ему, что никогда не училась танцевать, и он отвечает, что это неважно. Я чувствую ритм. Очень редко кто-нибудь из юношей ронял хоть слово во время танца, и Аксель мне тоже нравится, пусть я еще его толком не разглядела. Мы проносимся мимо Нины и Эгона, я улыбаюсь ей, а юноши обмениваются приветствиями. Когда музыка прекращается, Аксель спрашивает, можно ли подсесть к нам за столик, и я соглашаюсь. Красивые глаза Нины сияют от радости, когда мы возвращаемся на свое место. Ей интересно, нахожу ли я Эгона привлекательным — да, нахожу. Он столяр, рассказывает она, и живет с родителями в частном доме на Амагере, а напротив — Аксель со своими. Тоже в частном доме. Юноши подсаживаются к нам, и я рассматриваю Акселя поближе. У него круглое дружелюбное лицо, и всё в нем напоминает о том, что когда-то он был ребенком. Светлые кудрявые волосы на лбу немного намокли, выражение голубых глаз доверчивое, и на подбородке глубокая ямочка, которая исчезает во время смеха. От него слегка пахнет молоком. Эгон ниже его, брюнет и выглядит старше. Нина любопытствует, сколько комнат у них в доме, и по ней видно, что она уже грезит о двух мальчиках из богатых семей, которые поднимут бедных девушек в свой беззаботный мир. Может быть, она даже решила бросить своего лесничего. Мне кажется, что он серьезный и тяжелый человек и Нина чересчур романтично рисует себе жизнь в деревне, которую он ей обеспечит. Ради забавы она называет его Космачом, но другим это не позволено. С ним она проводит каждые выходные, но мне с ним знакомиться запрещает. И ему тоже запрещает: вдруг он подумает, что я — дурная компания, точно так же, как моя мама считает Нину дурной компанией для меня. А кем вы работаете? — спрашивает она у Акселя, пока мы пьем заказанное нами пиво. Коллектором, отвечает он и приятно ей улыбается. Значения слова я не знаю, но Нина выглядит разочарованной. Ах, произносит она. Вы ходите со счетами и всё такое прочее? Езжу, поправляет он с заметным достоинством. Я езжу на машине. Ее лицо немного проясняется, и неожиданно она предлагает нам всем перейти на «ты». Мы пьем за это, и я бы предпочла сладкую газированную воду. Пиво мне не нравится. Уже одиннадцатый час — я неловко признаюсь, что мне надо уходить. Аксель галантно подскакивает и застегивает пиджак, очень широкий в плечах. Он высок, а колени у него сильно вывернуты внутрь. Он слегка поддерживает меня под руку, пока мы идем по заведению, и помогает в гардеробе надеть пальто. Мы бредем по прохладным улицам, где городское освещение затмевает свет звезд. Юноша рассказывает мне, что он приемный ребенок и его родители уже старенькие, но милые. К моему удивлению, он предлагает познакомиться с ними. Я соглашаюсь. Мне очень хочется найти постоянную девушку, произносит он по-детски наивно и прямолинейно. И старики очень ждут моей помолвки. Как и принято, мы целуемся в подъезде дома, но я замечаю, что он при этом не испытывает ничего особенного, даже когда я нежно прижимаюсь к нему. Он говорит: вчетвером мы отлично проведем время. Да, соглашаюсь я и обещаю в следующее воскресенье прийти в гости. Он с любопытством интересуется, девственница ли я, в чем ему и признаюсь. Он крепко хватает мою руку и трясет. Это я уважаю, тепло отвечает он. Разочарованная и сбитая с толку, я ложусь спать. Я задумываюсь, можно ли помолвиться с коллектором. Предполагаю, что это просто более красивое название для курьера на велосипеде — за тем исключением, что разъезжает он на машине.