— Ты не поняла, Ань, — маленький смуглый парень чуть не подпрыгивал, заглядывая Нюше в лицо. — Там специально нагоняется тоска, чтобы потом финалом — бах! И по мозгам! По мозгам!
— Да хоть по яйцам! — возмутилась Нюша. — У тебя к этому времени весь зал в кому впадёт!
— Дура! — заорал смуглый, резко сворачивая к Герцену.
— Да пошёл ты! — заорала в ответ Нюша. — А ты откуда? — изумилась она, натыкаясь на расплывающегося в улыбке Стаса.
— За тобой! — честно признался он. — Это кто, Пушкин? — спросил он про смуглого.
— Сидорова, я подумаю! — уже от памятника крикнул тот.
— Почему Пушкин? — удивилась Нюша. — Герцен.
— Да я не про памятник! — и Стас засмеялся, рассыпая своё «хе–хе–хе».
— А–а–а… Это Пашка Волков, дружбан мой, — и она помахала Пашке рукой, едва не задев Стаса по носу. — Ой, Стас, извини, чуть не стукнула!
— Ничего, можешь даже стукнуть. Мне только приятно будет, — Стас вновь засмеялся. — Поехали, пообедаем? — Он щелкнул кнопочкой на брелке и красавица — «вольво» послушно пискнула.
— Ух ты, — восхитилась Нюша. — Это что, твоя?
Она открыла дверцу услужливо пискнувшей машины, не заметив, как в снег упал листок из блокнота. Листок был заткнут в щель дверцы и на нём была нарисована нехитрая формула и, как подпись художника — маленькая стрекоза.
— Моя, — скромно признался Стас. — Ну что, едем? Хочешь, в «Золотой дракон» или…
— Я к Гоше в Лужу обещала, — заявила Нюша. — Сегодня ж праздник у девчат. Пить будем, гулять будем. Ну и говно же Пашка написал! Фу-ф! — веселясь, она устроилась на переднем сидении. — А что, прикольная машинка! Мне нравится!
— Ну, поедем в Лужу, — согласился Стас. — Сейчас, — он повернулся боком, чтобы достать букет.
Нюша увидела его начинающую лысеть макушку.
— Это тебе, — гордо протянул он ей роскошные белые розы.
— Спасибо, — она спрятала лицо в цветах.
Йес! Сработало! Сейчас, сейчас она посмотрит на него ТАКИМ взглядом и скажет…
— Ох, — сказала Нюша, разглядывая собственный палец, — укололась, блин!
— Георгий Валентинович, тут люди приехали! — голос Верочки, кассирши из «Царь–игры», был испуганным. — Говорят, поговорить хотят.
— Что за люди?
— В чёрном.
— Сколько их?
— Трое.
— Сейчас буду. Пусть подождут.
Гоша про себя чертыхнулся. Как всё не вовремя! И Нур уехал в аэропорт провожать родственников, и Лёвку он сам отправил затариваться на праздник.
Возле павильона «Царь–игры», у самого входа, стоял чёрный джип «чероки» с подмосковными номерами.
Гоша ожидал увидеть классических отморозков, этаких бультерьеров с надорванными ушами и боевыми шрамами, но обнаружил внутри павильона троицу на удивление пристойного вида. На их профессиональную принадлежность указывало лишь то, что все трое были в чёрных кожаных куртках, чёрных рубашках и чёрных же джинсах. Правда, одёжка их была всё–таки разного фасона. Плюс, конечно, короткие стрижки, мощные затылки и взгляды исподлобья. Но всё–таки черты их, пусть и с некоторым допущением, можно было охарактеризовать как умеренно интеллигентные. Они больше напоминали ряженых актеров из какого–нибудь провинциального ТЮЗа, чем настоящих бандитов. То ли бывшая интеллигенция потянулась в бандиты, то ли бандиты начали приобретать вполне человеческие черты.
Кроме этих троих, усевшихся в кресла, выглядывающей из–за конторки Верочки и Виктора, стоявшего у входа, в зале никого не было. Похоже, всех лишних уже выгнали.
Опять игрокам кайф обломали, — подумал Гоша. — Прям заколдованный павильон.
— Вы — хозяин этого заведения? — предельно вежливо поинтересовался тот, что посредине, высоколобый, с голубыми глазами. Видимо, старший.
— Ну, вроде как я, — пожал плечами Гоша и, развернув кресло, уселся напротив, хотя и чуть в отдалении от непрошеных визитёров.
Нет, всё–таки при ближайшем рассмотрении они были разными. Про себя Гоша окрестил их по внешним признакам: высоколобый, горилла и деревянный.
Общее впечатление приличности троицы складывалось, конечно, благодаря высоколобому. Хотя голубые глаза были посажены слишком близко, тонкий нос и правильно очерченные узкие губы облагораживали физиономию. Да и говорил он гладко, по–московски быстро.
У гориллы был шишковатый приплюснутый нос с неимоверно широкими ноздрями и длинные руки, которые он держал как горилла, загибая пальцы вовнутрь. Казалось, вот–вот зачешет правой рукой под левой мышкой, а левой ловко поймает в глубинах чёрной одёжи блоху. Но злобы в нём не наблюдалось. Этакая мирная, даже улыбающаяся горилла.
Лицо деревянного было каким–то недоделанным. Словно народный умелец, начав обрабатывать полено, был вынужден срочно прервать работу. Чтоб самогон не остыл. Да так и не вернулся к произведению — первач оказался слишком хорош. Зато сложён деревянный был на славу. Прямо викинг в чёрном.
— Тогда мы вынуждены вам сообщить, — высоколобый с улыбкой обвел глазами помещение, — что, открыв это вот заведение на нашей территории, вы нарушили конвенцию.
Деревянный дёрнул лицевым мускулом, а горилла пошевелил пальцами.