Юность в Железнодольске

Утро было ветреное. Листья лип, ржавые, в черных оспинах, густо осыпались. Листопад тем, что он привлек внимание Вячеслава, прервал размышление. Среди листвы, ворошившейся на асфальте, он приметил лягушонка. Лягушонок стремился к решетке, в которую над корнями был забран ствол липы. Прыгал лягушонок мелко, с остановками, метался по сторонам, чтобы не раздавили пешеходы.

Вячеслав волновался о лягушонке, и, едва тот спрятался под решетку, отрадно вздохнул и шутливо подумал о себе, что он — лягушонок, спрятавшийся в укромное местечко, и что его «я», вероятно, такое же наивно-беспомощное, как «я» лягушонка.

Когда Вячеслав оделся и причесывал волосы перед зеркалом, он ощутил свое спасение как непреодолимую зависимость от Тамары. Догадался, что именно эта сложность хочет разрешиться в нем и не находит выхода. Он грустно удивился тому превращению, которое произошло в его чувствах. А ведь не очень давно мечтал как о недостижимом счастье (что там зависимость?) ощущать себя рабом Тамары. И еще какое-то нежелательное прибавление возникло в его психологии. Да-да, вот оно. Да и зачем оно? Всегда-то был убежден, что после возникновения близости немыслимо когда-нибудь расторгнуть возникшее чувство. А теперь что-то в нем готовится к разрушению и этой зависимости, должно быть святой, по крайней мере для него святой до сих пор.

37

За чаем Вячеслав не переставал думать о лягушонке.

Ища лягушонка, он поднял решеточную половинку. В уголке находилось углубление, где прострелились сквозь чернозем ростки подсолнухов. За ростками и спрятался лягушонок. Вячеслав достал его. Лягушонок вырвался, пришлось ловить, шныряя среди пешеходов.

Ксения наблюдала за братом сквозь оконное стекло, недоумевала, посмеивалась.

Леонид, пахнущий бензином, тройным одеколоном и еще чем-то неприятно-удушливым, встал у нее за спиной, когда Вячеслав перебегал дорогу.

— Куда он?

— Лягушонка сцапал на тротуаре.

— Зачем?

— Теперь много пишут про акселератов. Ладу у них нет между умом и долговязостью.

— Пропорции, хочешь сказать. К Славке не относи.

— Лягушонка сцапал, неизвестно куда подался. Чистый акселерат.

— Читаешь журналистику? Ну и читай. Однако обо всем надо производить собственные выводы. Длинных взять, коротышек, середняков — все слишком рано взрослеют. Голубенок чем мил? Страшненький, пищит несусветно, ржавый пушок над опереньем, к взрослым голубям лезет: покормите. Его клюют, хлещут крыльями. Он и так, дурашка, от лупцовки вконец бестолковый. Жалко. Матерый турманюга крылом пискунишку с лапок сшиб, а он к нему. Нашел кварцевую крупинку, трогает клювиком: взгляни-ка, скушать хочется, но вдруг несъедобно или подавлюсь? Тем и мил! Как раз Славка и ценный дитячьими поступками. Теперешние девицы и парни не в пример ему — расчетливые, головастые. Старики по многим вопросам против них голубята. Если диспропорция есть, она в том, что подростки физически еще не сложатся, но образ отношений берут вроде замужних женщин и женатых мужчин.

— В газетах пишут по ошибке? Только ты вникнул?

— Вношу поправку: по-всегдашнему добурился до истины. Ты, Ксенюшка, сеешь муку через густое сито, потому отруби и всякие шурум-бурум остаются в сите, отсюда я и лопаю твои ватрушки-сдобнушки, хоть тягачом оттаскивай. Читаешь? Читай. Но просевай факты через умственные сита.

— Мудёр ты, Лёня!

— За насмешку получай. Вы живете наподобие акул. Что вам ни подбросят: идейку, песнешку «Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно», туфли на платформе — вы хап и заглотили.

— Кто это — мы?

— Потребители всякой штамповки. Ладно, Ксюшенька, не обижайся. Для женщины важней чувства, для мужичков — разум. Я сейчас на мотоцикл — и за Славкой. Жди.

38