Юрий Богатырев. Чужой среди своих

– Слушай, давай сделаем так. Я буду стоять внизу, у метро, ну, все-таки «поторгую личиком», поскольку достаточно узнаваемая физиономия. А ты мне из квартиры в корзине будешь спускать стаканчики с борщом и пирожки… А я буду внизу торговать…

* * *

Помню, однажды на Пасху он сломал ногу. Сидит дома, никуда не может выйти. И с утра уже начинает мне звонить:

– Приезжай скорей, я уже не могу, с голода здесь помираю.

Я говорю:

– Ну подожди, я еще не все успела приготовить…

Я делала тогда какое-то необыкновенно изысканное югославское блюдо – грудинку на косточках с фасолью…

Снова звонок:

– Ну, ты уже едешь?

И вот я выходила со всеми кастрюлями, мисками, пакетами – везла ему еду. Ловила такси (тогда еще можно было ездить на такси – от меня до него за пятьдесят девять копеек). И он встречал меня, зачастую щелкая зубами от голода.

Иногда у меня просто ком в горле застревал. Как-то приехала – а у него уже ничего из еды не осталось. И он на сковороде хрустящие хлебцы размачивает и потом подогревает, чтобы они были теплые… Это происходило в те моменты, когда я была занята и мне некогда было его кормить.

* * *

Юра был очень щедрый человек. Если сам принимал дома гостей, то всегда выставлял всю еду из холодильника, готов был поить и кормить каждого и любого – доброты был необыкновенной. Этим люди зачастую пользовались. Я помню бесконечное количество его друзей-собутыльников, которые слетались на улицу Гиляровского просто на дармовщину выпить, – он никогда ничего не жалел.

Если, например, он получал деньги на телевидении или где-то еще, обязательно у меня дома раздавался звонок:

– Приезжай, будем пить шампанское.

– По какому поводу?

– Я получил гонорар, пятьсот рублей. Триста тебе отдам, а двести себе оставлю.

– А почему так?

– А потому, что в театре я получаю зарплату все время. У меня зарплата – а у тебя ничего нет. Когда заработаешь – сочтемся.

Надо сказать, что я вышла в свободный рынок гораздо раньше, чем все остальные граждане нашего государства. Начиная с 1979 года я жила на гонорарах: зарабатывала журналистикой – делала интервью для журнала «Студенческий меридиан», писала киносценарии короткометражек для киностудии «Ленфильм», работала переводчицей на фирмах. А этот заработок без гарантии – сегодня есть, завтра нет.

Поэтому, конечно, случались моменты, когда у меня ничего не оказывалось в кошельке. И Юра это прекрасно понимал. Он помогал, не дожидаясь просьбы. Не только мне – он всем шел навстречу.

* * *

Осенью 1988-го у меня было очень много работы. Это было начало нашей совместной работы с Петером Штайном над проектом «Орестеи». Петер приехал в Москву для заключения договора, а потом предложил мне прилететь к нему в Западный Берлин, чтобы вместе поработать над текстом…

А тем временем у Юры опять начались затяжные запои. Я позвонила врачу Екатерине Дмитриевне Столбовой и договорилась, что его снова подлечат. И вот он лег в больницу, я с ним попрощалась, сказала: «Давай не скучай» – и стала собираться в Берлин.

Он, конечно, расстроился. Ведь я его немножко избаловала. Когда он лежал первый раз, я практически каждый день приезжала к нему. Питание там было, конечно, не ахти какое, а он привык к моей кухне. Поэтому в больницу я всегда привозила ему всякую-разную снедь. Помню, он говорил:

– Я тебя умоляю, только отвернись, не смотри, потому что я не ем – я просто жру это все… Так вкусно, что не могу оторваться.

И вот его снова кладут в больницу на Волоколамском шоссе, а я уезжаю в Западный Берлин… Прощаясь, я ему сказала:

– Потерпи, я ненадолго, дней на десять, максимум на две недели. Я тебе куплю продуктов, ну а пирогов подождешь, сделаю, когда я вернусь.

* * *

Я приезжаю в Западный Берлин, меня там встречает Петер Штайн, селит на бывшей вилле Бертольта Брехта, и я, с его легкой руки… оказываюсь в больнице: Штайн настоял на серьезном обследовании и срочной операции… Она прошла успешно, и вот я лежу в палате с телефоном, и меня никто не признает за русскую – мой немецкий практически без акцента.

Мы с Юрой оказались одновременно в двух разных больницах двух разных стран! Но его забирали в театр на спектакль – за ним присылали машину и отвозили играть… В репертуаре были спектакли, в которых не было второго состава, и ситуация в театре была такова, что отказаться было нельзя. Нагрузка у него получалась огромная. Но он совершенно безотказно работал – он был очень совестливый и обязательный…

И когда он приезжал во МХАТ, то каждый раз звонил мне из театра в Западный Берлин, буквально рыдая в трубку:

– Ласточка моя, не умирай! Не оставляй меня одного!

– Да что ж ты меня хоронишь раньше времени? Со мной все уже в порядке! Я уже не умру. Врачи обещали мне, что я буду жить…

– Это правда?

– Правда, правда.

– А ты приедешь в Москву на Новый год?

– Приеду!

– Ты обещаешь мне, что мы вместе встретим Новый год?

– Обещаю.

И потом он возвращался обратно в больницу и продолжал свой курс лечения. А вскоре я приехала, хотя еще еле-еле ходила…

* * *

На Новый, 1989 год Юра тоже выписался из больницы. И вот он спрашивает:

– Ты где хочешь встречать Новый год – у меня или у тебя?