Юрий Богатырев. Чужой среди своих

У него была родная сестра, племянница, которую он очень любил и опекал. И в то же время рядом с ним всегда возникало ощущение, что он одинок…

Я несколько раз пытался серьезно поговорить с ним о его состоянии – тогда я еще вел сексологический прием пациентов клиники. Но Юра не шел на откровенность, как к специалисту в этой области ко мне не обращался ни разу. Ограниченный жесткими рамками врачебной этики, я тщетно пытался вывести его на откровенный разговор и помочь… Но, увы…

* * *

Как-то он зашел ко мне в кабинет, мы разговорились, и он рассказал такую историю.

Юра очень любил своего отца и был рядом до последней минуты.

– Когда он умирал, я был рядом с ним. Я видел, как он умирает, я слышал, как он дышит, я вглядывался в уходящее выражение его лица. Но что делает натура артиста! С одной стороны, я переживал, с другой – смотрел, как он это делает! Чтобы знать! Чтобы потом, возможно, суметь сыграть эту сцену!

Такой двойной подход, который, в общем, для обычного человека ужасен, для профессионала вполне понятен.

Тем не менее пребывание в клинике и нужное лечение Юра воспринимал как необходимость, выполнял все врачебные назначения. Но и здесь привносил что-то свое, особенное – он ведь привык ко всему на свете относиться с большим юмором, иронией. Помню, как-то на обходе я спрашивал его о самочувствии. И он отвечал, что это безобразие – находиться в таких условиях. Все замерли. А он как ни в чем не бывало продолжил:

– Здесь такой парк, здесь иначе дышится.

Он очень сетовал по этому поводу:

– Понимаете, просто невозможно дышать таким чистым воздухом: мне все время хочется выскочить на улицу и под ставить рот под выхлопную трубу, чтобы прийти в себя.

Это был, конечно, его неподражаемый юмор.

* * *

Я запомнил еще его максимальное чувство такта, редкую корректность. Я видел, что он не только артист, но и художник, он все время кого-то в больнице рисовал… И мне страшно хотелось, чтобы он меня тоже нарисовал…

Но мне было очень неловко подойти и попросить его. И как-то он сам подошел ко мне, извинился и говорит:

– Если вы не возражаете, Игорь Михайлович, мне очень хотелось бы написать ваш портрет. Не волнуйтесь, я отниму у вас не много времени – минут пятнадцать – двадцать, не больше…

Я, конечно, согласился и внутри ужасно ликовал – мне же очень хотелось, чтобы он меня нарисовал. Юра как бы прочитал мои мысли, почувствовал мое тайное желание… Теперь этот портрет висит у меня дома на почетном месте…

Прошли две недели – лечение более или менее помогло: он вышел из клиники в очень неплохом состоянии. Хотя, думаю, что все-таки не до конца был «реанимирован»… У него были слабые сосуды, скакало давление, подводило сердце. Мне было грустно отпускать его, но мешать было бесполезно…

* * *

…Глубокой осенью 1988 года он еще раз зашел в клинику… Я увидел его и поразился, насколько он набрал в весе, обрюзг…

– Юра, что ты? Почему?

– Да вот последнее время сердце шалит. Не очень хорошо себя чувствую…

И все это проговаривается как-то очень легко, без трепетного отношения к своему здоровью.

Я предложил:

– Может быть, стоит опять лечь?

– Нет, я сейчас работаю… Спектакль готовим…

Последний раз мы с ним случайно столкнулись на улице, это было незадолго до его кончины. Тогда еще мало у кого были видеомагнитофоны, а у нас были. И были любимые кассеты. И мы с Юрой говорили о том, что надо бы встретиться, посидеть, поговорить, посмотреть фильмы, обменяться кассетами…

Не успели…

Глава 24. У черты

Открытие себя ■ Борьба с собой ■ Исповедь по телефону ■ «Мы родились в один день!» ■ Поздравление от Козы ■ «Поговори со мной!» ■ «Депрессия – баловство?» ■ Дизайн… могилы ■ «Ты слишком красива, чтобы тебя рисовать» ■ «Скоро подохну!» ■ «Роман в театре? Никогда!» ■ Жажда уюта ■ Актерство сжигает душу? ■ Роковая воронка ■ «Меня няней не звали…» ■ «Сколько надо – бери!» ■ «Мой дом – твой дом!» ■ «Позвоните Клариссе!» ■ Перечитывая дневник… ■ «Я не умер!» ■ «Защитный скафандр» ■ «Неужели, Юра, это ты?» ■ Таинственная незнакомка

Мы приступаем к грустным, но неизбежным главам. Истории ухода – странного, безвременного, даже нелепого. Но сначала – о некоторых обстоятельствах жизни героя, которые пока маячили в тени.

– Говорить об этом трудно, это больное, – задумывается Александр Адабашьян. – Это связано, скажем так, с его нетрадиционной ориентацией. Свою «непохожесть» Юра переживал очень болезненно, в отличие от нынешних звезд, которые этим даже бравируют. Сейчас ведь даже люди нормальной ориентации с удовольствием прикидываются гомосексуалами – это модно, престижно, практично, – они ведь дружны между собой…

А Юра это «открытие» в себе сделал очень поздно, врастал в это как-то очень болезненно… Он очень страдал по этому поводу, от того, что он не такой, как все… Пил, совершал в пьяном виде всякие глупости, от которых потом безумно страдал и которых стыдился… Это добавляло ему еще как бы дополнительный комплекс вины.