Юрий долгорукий

- Это малость от старых бродников, - вмешался в разговор ещё один из сидевших у огня, человек невыразительный, суетливый, не уверенный во всём, даже в словах, - не так и старых, как давних, а мы бродники молодые, то есть свежие, ещё не провонявшиеся, а, Кузьма?

- Какой я тебе Кузьма? - пробормотал тот. - Ты вот скажи, как сюда притащился, откуда и кто, пускай этот пришелец убедится, что нет у нас тайн и души наши нараспашку.

- Бежал, потому как прозвали царём Соломоном. Дышать не давали. Здравствуй, женившись, да не с кем спать. А почему Соломоном? Боярин наш весёлый был человек. Как зима - так он и ладит Соломонову игру, здравствуй, женившись. Берётся горка снежная, устилается по бокам красным сукном, для боярина и гостей, да не с кем спать! А кругом бабы снежные, да ещё в буряковом квасе всё для красоты, здравствуй, женившись. И на самой горе садится сам царь Соломон, да не с кем спать. Сидит весь в золоте, ещё и сам на золоте. Боярин ищет, здравствуй, женившись. Ищет, кто бы украл из-под Соломона золото, а его бы да поймали. Поймают, а не с кем спать. Тогда ставят перед царём Соломоном, а тот берет и судит, здравствуй, женившись. Судит так. Раздеть тебя догола, напялить на голову деревянную шапку, привязать на спину медвежонка и пустить промеж двух рядов смердов, а у каждого из смердов метла, да не с кем спать. Вот и гонют тебя в этой деревянной шапке с медвежонком на спине сквозь этих смердов, и каждый лупит тебя по бокам и ещё по кое-чему, здравствуй, женившись, а я взял да и попробовал. Прозвали царём Соломоном, дышать не давали! Взял да и бежал, да не с кем спать.

Смеялись все, лишь Кузьма становился всё более мрачным.

- Врёшь и ты, - бросил он последнему рассказчику. - Никакой ты не царь Соломон, а грабил бояр, а потом и спрятался сюда. Может, в ушкуйниках на Волге бегал.

- Да я плавать не умею! - испуганно воскликнул тот.

- Зачем тебе плавать? Ты на берегу ждал, пока лодьи купеческие пристанут. Тогда и лупил.

- Давай-ка отойдём от огня, - потихоньку сказал Кузьме Иваница.

- Зачем же отходить? Мне и тут тепло.

- Хочу тебе что-то сказать.

- Говори при всех. Всё же тебе рассказывали, вот и ты всем говори.

- Ты не рассказывал.

- А тебе что? Может, хочешь, чтобы задал тебе как следует? Могу.

- Не грозись. И так знаю про тебя всё.

- Что же ты знаешь?

Кузьма всё-таки встал и шагнул в глубь притемнённого помещения под низкие дубовые лежаки, под красноватое, как его исклёванное оспой лицо, могучее дерево, сам становился словно бы дерево - крепким, спокойным, равнодушным. Но отошёл от огня, от всех - значит, боялся чего-то!

- Что знаешь? - повторил он, когда отошли.

- То, что ты сын Емца.

- Немного.

- И что сестра у тебя - Ойка.

- Ври дальше.

- Воеводу Войтишича знаю.

- А Иисуса Христа?

- Про Христа только слышал, а вот игумена знаю. Про Ананию слыхал?

- Хотел мне об этом в проруби сказать?

- Не застал тебя в проруби.

- И прибежал сюда?

- Прибежал аж из Киева, да и ничего.

- Ноги есть, человек и бегает.

- А ты на конских. Да и не на четверых, а на восьми. Потому что дал тебе Анания, игумен, двух коней.

- Ври, ври дальше…

- Бежал же я за тобой, чтобы ты не выдал себя.

- Кому же, птенец?

- Будут спрашивать тебя князья, как вы с Силькой убивали князя Игоря, так ты отказывайся от всего. Силька тебя продал во всём. Так и знай.

- Ага. Убивали?

- Вдвоём с Силькой. Когда же откажешься, на одного Сильку падёт обвинение.

- Князя убивали?

- Игоря. В Киеве.