Юрий Гагарин

Откуда берутся силы? Юрий снова как будто бы в первый день. Но неужели открыты двери, и это запах чего? Обычного воздуха? Разве он так пахнет всегда — черемухой и сиренью? Вот тут голова закружилась.

— Да ты, брат, акын, — смеются врачи, — ты послушай себя. — И включают магнитофон:

Вот порвались шнурки…На Земле включен телевизор…Пора готовиться к записи…Сколько мне дали электродов…Один электрод с желтым шнурком…

Другой электрод с зеленым шнурком…Третий с красным…

— Неужели это мое? — удивляется Юрий. — Чепуха!

— И стихи твои, — отвечают ему, — твоя же и музыка.

— Понятно, — смущается Юрий.

— Ты и спал как убитый, — похвалила Зина и дала почитать журнал наблюдений: «Спокойно». «Испытуемый спит спокойно». «Сидит спокойно и читает книгу». «Работал с таблицей хорошо. Были даны помехи. Реагировал на них спокойно».

В конце заключительный вывод:

«По окончании эксперимента осмотрен невропатологом, физическое состояние хорошее, самочувствие хорошее. Внешний вид и поведение обычные. Признаков эмоциональной возбудимости или подавленности нет. Спокоен и общителен».

Так он прошел и эти «врата», но много позже все же вспомнил о них. В какой-то стране зашел в зоопарк, где искусственно воссоздали природу Земли, когда еще не было ни человека, ни даже какого-либо зверья или птиц. Затхлый запах болота и странных, похожих на папоротники деревьев окружал, угнетал его. Юрий замешкался. Все вышли, а он остался один, потому что не было зонтика, а на улице лил сильный дождь.

Тишина была, допотопная тишина. Он постоял-постоял и вышел по шаткому мостику к двери, за которой толпились люди.

— Вы что же так быстро? — спросила экскурсовод. — Побыть одному, ощутить, так сказать, первобытность планеты…

— Мне стало страшно, — честно признался Юрий.

Врата пятые, предзвездные

В том-то и заключались неимоверные трудности — сдать все или почти все экзамены на космос, находясь на Земле. Той самой, на которой так свободно и легко дышится, в июльский дождь хочется подставить лицо под теплые мягкие струи, в зной где-нибудь на речушке поджариваться на солнышке, подгребая под себя горячий песок.

Но как пройти через врата, где таится грозное и неизведанное? Как перенести таинственность межзвездного пространства, страх перед которым невозможно и вообразить?

Придумали барокамеру. Включали насос, откачивали из нее воздух. Давление падало, начиналось разрежение. В этих условиях врачи пытались выявить скрытые дефекты сердечно-сосудистой и нервной систем, определить особенности организма. На их языке это называлось «гипоксические пробы».

Юрий и его товарищи поочередно — кто сколько выдержит — томились в пустоте барокамер. Они помалкивали. Но об их самочувствии беспристрастно сообщали различные датчики, да иногда врач заглядывал в мутнеющий иллюминатор.

Заработал насос, давление падает, космонавт же вроде наоборот — набирает головокружительную высоту. Четыре тысячи метров — барометрическое давление в камере упало до 462 мм рт. ст. Ничего особенного, поднимались и выше. И все-таки разница ощутима, на самолете это происходило намного медленнее, ракета будет врезаться в небо быстрее.

Высота пять тысяч метров, ты чувствуешь, как наливаешься кровью, пульс уже не шестьдесят, а девяносто пять ударов в минуту, возросла частота дыхания. На вопросы врачей крепишься, говоришь неправду, но они через толстые стены камеры все видят насквозь. Ну что же, дорогой, чувствуешь себя хорошо, поднимем еще на пятьсот метров. И тут уже ничего не скрыть, пульс выбивает морзянку, началась одышка, синеют губы…

Врачи устанавливают: фазы возбуждения проявляются обычно на высоте около трех тысяч метров и характеризуются жизнерадостностью, обострением внимания, повышенным любопытством к окружающему. С четырех-пяти тысяч метров начинается фаза угнетения, работоспособность снижается, человек не в силах критически оценить обстановку, в этот момент могут возникнуть иллюзии, пренебрежение к опасности. Космонавту такое ни к чему. Значит, нужна тренировка не только в барокамере, но и на самолете.

Тренировки и тренировки. Не до седьмого, а до восьмого, десятого пота. Но это уже в термокамере, в которой, назови как хочешь — парилкою или печкой, — горишь не сгорая.

Все-таки они были еще мальчишками — соревновались, кто больше других пересидит. Григорий полагал, что побил все рекорды, когда покинул камеру через два с половиной часа, ибо вышел весь словно выжаренный.

— Ты что же так долго? — ревниво заметил Валерий Быковский.

— Да тебе же останется меньше, — не без подначки ответил Григорий.

— Значит, решил поставить рекорд? — не унимался Валерий.

— А почему бы и нет? Посиди с мое, посмотришь, хватит ли духу.

Валерий не отступал, переговорил о чем-то с врачом и двинулся к камере. Он пробыл там три часа.

— Ну что вы все петушитесь? — решил примирить их Юрий.