Юрий (незаконченный роман)

Получившие ее турки-османы, умножаясь раз за разом, волнами накатывали на земли одряхлевшей Византии, заселяя их, подчиняя себе, пока не поглотили целиком. Литва смелыми набегами своих князей подчиняла себе одну за другой русские области современных Белоруссии и Украины, успевая сдерживать на своих западных рубежах напор Тевтонского ордена. Москва медленно, но неодолимо соединяла вновь распавшиеся было земли Руси Владимирской, готовясь выйти к новым рубежам и новым свершениям, цементируя восстающее государство силою религиозной идеи, возводя все новые храмы и монастыри, упрочивая попутно сложную систему власти и престолонаследия. Псков (Плесков по-древнему), не стремясь ни к каким захватам, окруженный сильными соседями, «зажатый» на сравнительно небольшой территории, выказал такое упорство в сопротивлении вражеским захватам, что о него разбилась и закованная в сталь рыцарская конница, и свея, и даже Литва, вовсе не ожидавшая встретить здесь подобный отпор. Совсем недавно последовательными волнами нашествий и захватов Витовт завоевал древний Смоленск, мощный и еще не так давно победоносный город, стольный град Смоленского княжества. Теперь такими же последовательными набегами пытался подчинить себе Псков. Но плесковичи на каждый удар Литвы ли, немецких ли рыцарей отвечали ударами, расплачивались набегами за набег, причем зачастую выступали в поход рати небольших окраинных центров Псковской республики, смело кидаясь на закованного в сталь неприятеля и нанося ему существенные потери. В 1405 году Витовт совершил, как ему самому казалось, успешный набег на Псковские земли. Было взято одиннадцать тысяч полонянников. Зима в тот год была студеной. Матери брели по снегу с грудными детьми, и дети замерзали у них на руках. Под Вороначем, отбирая у беспамятных матерей мертвецов, наклали две полных лодьи детских трупиков. Казалось, после такого погрома край долен был бы согнуться, пасть к ногам победителя. Но плесковичи ответили набегом на Ржеву, находившуюся тогда литовских руках, вернули захваченные знамена и вновь постановили разрушенные было Витовтом городки.

Прошло двадцать лет. Выросло новое поколение. Современным людям, плохо помнящим, что было три года назад (спроси сейчас, в 2000 году, по какой причине началась и как шла чеченская война? Вряд ли кто и скажет! С падением энергии действования падает и дальнозоркость. Люди перестают помнить о прежнем – так им кажется легче жить!), трудно понять и даже представить, что так долго можно помнить. Но плесковичи – помнили. И об этих двух лодьях детских трупиков не забывал никто.

И потому новый поход Витовта, чающего ныне, после моровой беды, подчинить наконец обезлюдевший псковский край, кончился совсем не так и не тем, на что он рассчитывал.

Витовт шел с большой силою, набранной со всех сторон. С ним были литва и ляхи, чехи и волохи, нанятые им, татары и свей, из тех, что поселил под Троками, и приглашенные – «двор царя Махмета». Оставляя глубокие колеи в едва просохшей земле, ехали пушки: на всю жизнь влюбившийся в «огненный бой» Витовт волочил с собою осадную артиллерию.

В Опочку, в ночь, примчался посланный слухачом Володша Винкович с криком, не умеряя сумасшедшего бега коня:

– Витовт идет с ратью!

И когда собрался поспешный военный совет, весь город уже не спал и был при оружии, а по нарочно опущенному мосту вливались в Опочку новые и новые ратные ватаги из ближайших деревень, жители которых спешно угоняли скот и уводили семьи в леса, отсылая всех способных носить оружие в город. Посовещавшись и отослав спешных слухачей во Псков, уже на рассвете опочане возились во рву и на заборолах. Подъемный мост местные плотники предложили подпилить, подвесив настил моста на ушищах, а дно рва густо усыпать заостренными кольями, и теперь работа кипела вовсю, с визгом ходили пилы, стучали топоры. Мужики, стиснув зубы, по плечи в грязной воде рва, распугивая лягух и пиявок, колотили, вбивали, острили злые перья, на стены волокли котлы с горячей смолой, собирали оружие, спешно чинили большие осадные самострелы. Работали все, в воздухе густо висел мат; бабы, подоткнув подолы, помогали мужикам, и как-то сравнялись все: купец ли, посадский мужик ли – наступил тот торжественный святой час, когда все иное отринуто и человек ценился только по тому, что он мог содеять и совершал, токмо по труду и по готовности жертвовать жизнью. То и дело поминали, сплевывая, две лодьи детских трупиков, с поры того давешнего двадцатилетнего Витовтова нахождения.

И когда с тяжким и дробным гулом начали подходить Витовтовы полки, все уже было готово к приему «гостей», и город словно вымер, стих, будто бы и обезлюдел вовсе.