Но в том же номере «Известий» помещена и краткая, но резкая отповедь К. Радека, «поправляющего» теперь не только Мейерхольда, но и А. Сольца. «Что
Спектакль, в центре которого находилась личность, заявляющая о том, что революция совершила не только благодеяния, но и преступления, и даже пытающаяся нечто об этих преступлениях сказать, вызвал бурную реакцию уже замолкающих людей. Он говорил там, где с достаточной четкостью была очерчена зона умолчаний.
Симптоматично, что, когда вскоре приверженец и защитник «Списка» М. Морозов
[443]опубликует рецензию на спектакль, название ее недвусмысленно: «Обреченные».Сегодняшнее заседание ГРК совместно с ХПС и членами рабочей бригады ГРК объявляем открытым.
На повестке дня обсуждение постановки «Списка благодеяний» Ю. Олеши.
Кажется, на фракции по проработке этой пьесы было постановлено вынести эту пьесу на Электрозавод
[444]. У меня вопрос: почему этого не сделано и почему это обсуждение до показа пьесы на Электрозаводе? Если пьеса будет принята, то тогда ее нечего выносить на обсуждение на Электрозаводе.Театр не уклоняется и не уклонялся от этого предложения, но практически это нужно было провести председателю ХПС, согласовав это с нашим директором-распорядителем товарищем Белиловским. Кроме того, кажется, сцена на Электрозаводе мала, и на ней невозможно поставить эту постановку.
Обыкновенно, когда мы обсуждаем какой-нибудь спектакль, мы всегда ставим перед собой вопросы: что этот спектакль нам дал, мобилизует ли он нас, ставит ли он проблему, является ли он актуальным. По поводу этого спектакля надо дать положительные ответы. Спектакль проблемный, актуальный. И это является колоссальным плюсом. О/б/ интеллигенции Ю. Олеша уже писал, напр/имер/, «Заговор чувств». Здесь показана интеллигенция, которая недовольна, чего-то ей не хватает, и она решает уехать на Запад. Здесь, конечно, многое можно было показать: как происходит загнивание на Западе и т. д. Это правдиво, так как мы знаем, что многие интеллигенты, техническая интеллигенция хотела уйти из Страны Советов, но потом убеждалась, где действительный расцвет строительства, искусства, и возвращалась обратно. Все это верно, но все же пьеса меня не совсем удовлетворяет. Нужно было показать, как интеллигент понимает Страну Советов, как он начинает принимать участие в строительстве социализма и начинает идти в ногу с пролетариатом. Показать только, что на Западе плохо, — это неправильно. Кроме того, совсем не нужно уезжать на Запад, чтобы убедиться, что там плохо. Это можно увидеть не уезжая, оставаясь здесь.
Во-вторых, мне не понравился конец пьесы. Он у меня вызывает ассоциацию и воспоминание о смерти тургеневского Рудина
[445]. Человек жил, жил, разочарованный, лишний человек, который никак не мог найти применения в жизни, и потому он красиво умирает на баррикадах. Тут, конечно, это случайно вышло, но мне кажется, что смерть Гончаровой нелогична. Ее смерть неоправданна и невольно напоминает смерть Рудина, но Рудин был «лишний человек», он был окружен обществом ниже его, он был образованнее, умнее этой среды. Елена же Гончарова не должна была кончать жизнь самоубийством.(
Ну, все равно, не должна была умирать. Ее смерть, как доказывает символически автор, показывает, что для интеллигенции нет другого выхода, и вот с этой стороны меня не удовлетворяет конец пьесы. Я считаю, что в наших условиях такой конец неподходящий. Гораздо было бы убедительнее, если бы Гончарова вернулась в Советский Союз и продолжала работать для советского театра. Это было бы логичнее.