Читаем Юрий Тынянов полностью

Отличие первого эпизода от второго в том, что первый участвует в повествовании как второстепенное действующее лицо: он нужен не сам по себе, а для того, чтобы охарактеризовать одного из героев произведения. Это анекдот. В романе он самостоятельного значения не имеет и нужен только для характеристики знаменитого генерала. Знаменитый генерал - Ермолов. В "Вазир-Мухтаре" о таких анекдотах сказано: "Когда генерал входил в славу, должно было передавать его остроты. Если их не было, их выдумывали или пользовались старыми, и все, зная об этом, принимали, однако, остроты за подлинные, потому что иначе это было бы непризнанием славы. Так было с Ермоловым, так теперь было с Паскевичем".

Назначение этого эпизода не выходит за пределы назначения анекдотов о генералах, входящих в славу, эпизод идет в одном абзаце с двумя другими историями, рассказанными между прочим, рассказывает его человек, в романе значения не имеющий, и Грибоедов при этом только присутствует.

Случай с вюртембергскими сектаторами в "Кюхле" имеет частное и не очень большое значение и с главной линией романа не связан.

Но в "Смерти Ваэир-Мухтара" эта история приобретает особую роль, она разрушает устойчивую систему анекдота, к славе знаменитых генералов отношения не имеет и связывается с основными тематическими линиями произведения.

Сразу же становится очевидным, что это не "любопытная история", не "рассказ", а именно эпизод из жизни главного действующего лица. Эпизод связан с основной тематической линией героя. Основная тематическая линия это одиночество в безбрежном всечеловеческом, вселенском, великом и вечном непонимании. Эпизод построен и включен в текст как самостоятельная повествовательная единица, он важен как факт, как характеристика главного действующего лица и как тема.

Этим эпизодом заканчивается главка, и то, что он вынесен в конец главки, подчеркивает ответственность роли, которая на него возложена: эпизод завершает и формулирует тему. Вся предшествующая часть главы строится на нарастании темы неудачи, отчаяния, одиночества и непонимания.

Окружение эпизода подчеркнуто драматическое: в главке, предшествующей ему, рассказано о гибели последнего, что осталось, - проекта, в двух главках, следующих за ним, - о болезни (подозревается чума). Вторая главка кончается так: "Он понял, что не существует", После гибели главного дела, после того, как "ничего больше не сохранилось. Ушло, пропало", начинается пир. Пир идет в карантине, во время чумы. На пиру - изменники, предатели и мерзавцы. Пьяные сползают под стол, попахивает дракой и дуэлью. Тогда Грибоедова вызывают из палатки. Одна сцена отбита от другой пейзажем. Пейзаж Тынянов пишет такой: "Звезды были старые, как женщины после дурной ночи". И сразу - эпизод с вюртембергским сектатором. Эпизод закончен, и Грибоедов возвращается в палатку. В палатке - пир. А кругом война и чума. Эпизод выделен перенесением места действия (из палатки на воздух). После того как гибнет главное дело, человек начинает думать, что все на свете прах, пустота, смерть и всечеловеческое непонимание. Люди, не понимающие друг друга, не понимают бога, и бог не понимает их.

Пустяк и шутка - немец не знает по-еврейски, а бог - по-немецки превращаются у Тынянова во всеобщее, всечеловеческое непонимание. В другом романе это бы и осталось пустяком и шуткой (в "Кюхле" история с сектаторами и была обычным анекдотом о знаменитом полководце), но в этом, одном из точнейших романов русской литературы, с его повышенной взвешенностью слова, с его подчеркнутой многозначительностью, шутка превращается в трагедию всечеловеческого непонимания.

Эпизоды с вюртембергскими сектаторами, рассказанные в "Кюхле" и в "Смерти Вазир-Мухтара", построены на одном материале, но сходства у них не больше, чем у разных вещей, сделанных из одного материала, - автомобиля и ведра, станции метро и мраморной Афродиты.

На одном и том же материале в разных романах Тынянов строит ряд эпизодов. Делает он это часто, и это естественно, потому что во всех его романах много общих действующих лиц и действие происходит в одно время (кроме "Смерти Вазир-Мухтара" и "Пушкина"). Главные действующие лица одного романа в другом становятся второстепенными, второстепенные - главными. Особенно это заметно при сравнении "Кюхли" с "Пушкиным", в которых совпадают уже не отдельные эпизоды, а целые периоды жизни героев. Но сходство общих эпизодов в "Кюхле" и "Вазир-Мухтаре" часто исчерпывается лишь общностью материала - явлением, не имеющим непосредственного отношения к стилистическим решениям. Стилистическая общность "Кюхли" и "Смерти Вазир-Мухтара" в другом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное