Юрий Тынянов

Первый звук трубы, унылый, живой и сразу потом - тонкий, точный, чистый, голосистый звук сигнального барабана.

Зорю бьют".

Четыре последних пушкинских строки служат только мотивировкой, по которой использовано стихотворение 1829 года для повествования о лицейских годах:

Звук привычный, звук живой,

Сколь ты часто раздавался

Там, где тихо развивался

Я давнишнею порой.

На этом парафраза стихотворения заканчивается, тема его - чтение, вызвавшее воспоминание о лицее, - исчерпывается. Все остальное связано уже не со стихотворением, а с Данте, взятом независимо от стихотворения, использованном как повод для темы, к стихотворению отношения не имеющий.

Главка, написанная как стихотворение в прозе, шедшая сначала параллельно пушкинскому тексту, уходит от него в ассоциации, связанные с именем Данте. Начинается главная тема, из-за которой, собственно, написана вся главка; стихотворение и нужно было лишь как импульс для этих ассоциаций. Стихотворение в прозе сделано как русский перевод темы Данте (Данте - Беатриче). Русский перевод темы: Пушкин - Екатерина Карамзина. Пушкинская "давнишняя пора" переосмысливается в давнишнюю пору Данте, историю.

"Зорю бьют. Из рук его выпал ветхий том, который ночью он листал, Данте...

Зорю били.

Эта точность, голосистая и быстрая... снимала неверные, тлеющие сны. Его любовь была точна, как время..."

Возникает новый мотив - времени.

"...Как время... как будущее. Больше всего, точнее всего будущее было предсказано прошлым, прошедшим.

История Российская, русская, Катерины Карамзиной, была в уме и сердце".

Тема любви-преклонения, тема Беатриче - Карамзиной вырастает из ассоциации, вызванной именем Данте, и сменяется темой истории. Теперь Карамзина связывается с этой темой.

Зорю бьют. Голосистый и живой звук будит его. Он просыпается. Первая мысль - о его любви. Любовь точна, как будущее. Будущее предсказано прошлым. Прошлое - это история русская, История Российская. История Российская - это И. М. Карамзин. Жена его, Катерина Карамзина, была в уме и сердце. А незадолго до этого было сказано: "Он вдруг понял, что всю историю русскую, от времен Владимира Красного Солнышка, он узнал точно здесь, у Карамзиных, да только не от него, а от нее, от Катерины Андреевны. Она была по отцу Вяземская, княжна, с головы до ног княжна, а говорила детям певуче: детёнки мои. Ведь так, почти так, только Арина говорить умела. Аминь! Аминь! Рассыпься!"

(Я не останавливаюсь на том, что роль Катерины Андреевны в русской истории, в истории русской культуры, в судьбах Мироздания, равно как и в жизни Пушкина, вероятно, несколько преувеличена.)

Связь тыняновского творчества с документом, с источником всегда была очень сильна. Это относится и к его научной работе, и к беллетристике, к беллетристике особенно. Все художественные произведения Тынянова поставлены на документах, причем художественные произведения в большей степени, чем теоретические исследования. (Именно потому, что они носили во многих случаях чисто теоретический характер.) Роль документа в научном творчестве Тынянова после того, как началась работа над художественными произведениями, повышается. Статьи первого периода, вошедшие в книгу "Архаисты и новаторы", меньше связаны с документом, чем исследования 30-х годов. Для ранних литературоведческих работ Тынянова характерно скорее чистое теоретизирование, чем использование материалов, полученных в результате анализа источников. После "Архаистов и новаторов" научная работа Тынянова в большей степени, чем раньше, приобретает вспомогательное значение: она начинает служить его беллетристике. Она становится материалом, из которого строится роман. С этим, несомненно, связан и более пристальный интерес к документу.

В начале 30-х годов начали складываться две традиции, одинаково неправильно толкующие Пушкина. В одном случае поэта прятали под покровы хрестоматийного глянца, а в другом, сорвав всяческие покровы, превращали его в человека без поэзии.