Юродивая

Она ползла дальше, в лес. Тайга шумела. Лиственницы над ней горели оранжевым пожаром, тянули сухие ветви. Гудели далеко в небе, за облаками, военные самолеты. Спрячь голову под сцепленные на затылке руки. Ляг в яму, выкопанную барсуком. Закройся сухими листьями. Тебе одной на Зимней Войне ничего не будет. Ты родилась в рубашке, и на груди у тебя бирюзовый крест и жемчужное ожерелье. Ты не помнишь, кто и в какой жизни дарил тебе эти бирюльки. Важно то, что они — оберег. Они заслоняют тебя от кашля, кровохарканья, контузии. Самолет спикировал, Завизжал в выси. До слуха донеслось тарахтенье машинного мотора. Бред?!.. Какая машина здесь… в глухой густой тайге… одни рельсы тут, и те ржавые, и те столетней давности, с прогнившими шпалами?!… Призрак… Призрак…

Ксения перекрестилась. Прямо на нее из тайги двигался сгусток железа — кабина, кузов. Она приподнялась с перегноя на локтях, прищурилась. В кабине сидел шофер. Гимнастерка его темнела от пота. Он смотрел сосредоточенно, в одну точку, вел машину, слегка приоткрыв рот, задыхаясь, как во сне. Его лицо. Холодный пот внезапно облили все тело Ксении, потек по векам и щекам. Боже мой. Зачем он меня тогда оставил. Или это я оставила его. Или это нас обоих… так верней всего… оставило время.

Шофер мой. Шофер. Ты не запомнил мое имя. А я твое. Мне все равно, ты живой или призрак. Ты катишь прямо на меня. Хочешь раздавить меня?! Вот я лежу на земле в тайге. Не боюсь. Это Война. Ия у себя на родине. На миру и смерть красна. На родине — почетна. С кем мы воюем?!.. Ты можешь мне открыть эту тайну?!..

Сами… с собой?!..

А ты зачем приехал… за… мной?!..

«За тобой. Я приехал за тобой. Самолет не взлетел. Он взорвался и сгорел. И машина моя сгорела. Мы с тобой сидели в ней, обнимали друг друга. Была ледяная ночь. Звезды кололи нам плечи. Прокалывали сердца. Наши крови мешались. Мне было тяжело любить тебя. Я знал, что все пропало. Что наши жизни ничего не стоят. Но я любил тебя. И это одно, что остается у человека на земле. И до смерти. И после нее».

«Ты живой… или ты привидение?…»

«А тебе не все ль равно?.. Все живущие — привидения. Для тех, кто придет много лет спустя. Они станут для потомков вымыслом, легендой. Бесплотной, пугающей. Горделивой. Они станут пялиться на наши портреты. Жадно слушать байки и россказни про нас. Закрыв глаза, вызывать в воображении наши лица, наши руки, глаза. А мы будем…»

«А мы будем жить в другом пространстве».

«Все-таки… жить?..»

Машина остановилась рядом с распластанным по сухим листьям и палым иглам телом Ксении. Шофер вылез из призрачной железной коробки. Сделал шаг к лежащей. Он на коленях. Переворачивает ее за плечи на спину. Трогает обгорелый мешок. Лицо ее неподвижно. Изранено вдоль и поперек. Будут шрамы. Останутся рубцы. Она все равно будет красива. Она будет красива даже тогда, когда ее, распатланную, беззубую, в рубище, состоящем из лохмотьев и дыр, повезут на кладбище в трясучем грузовике.

Какие холодные у него руки. Как лед. А глаза горят. Она лежит на спине, и в глазах ее гуляет и смеется небо. Оно очистилось от Взрыва. Серый дым разошелся. Стреляют далеко, далеко. Сон, прекрати мне сниться.

Он наклоняется. Его лицо — у ее лица. Близко. Страшно.

— Я приехал к тебе. Ты помнишь меня?..

— Забыла.

Правда. Святая правда. Она забыла всех, кого любила. Она вспомнит их. Не сейчас.

— Ты… настоящий?..

— А тебе это так важно?..

Он поднимает ее с земли на руки. Холодом обжигает ее. Он жжется холодом. Она нюхает его гимнастерку. Ни запаха. Ни пылинки. Зубами рвет пуговицу. Целует его в грудь. Так целуют айсберг. Ее губы примерзают к его ключице, их сводит судорогой.

Он берет ее лицо руками, приближает рот, раскрывает ее губы ледяными губами. Ты де никогда не боялась холода, Ксения. Ты всегда любила мороз, лед, стынь, ночь, колкие зимние звезды. Это зимний человек. Это Зимняя Война. Он не уйдет. Он добьется своего. Позволь ему делать все, что он хочет. Не сопротивляйся. А он хочет, чтобы ты боролась. Горела. Чтобы ты была горячая, живая. Вдунула бы в него огонь. Он устал жить во льду. Он вмерз в толщу льда. Он вмерз в тебя года назад. Его убили, и он так и остался лежать во льду Зимней Войны, вмерзнув в свою любовь. Обними его. Поцелуй его.

Он запустил руку ей под мешок. Нашарил горячий вздымающийся живот. Перевернутую пирамиду темно-золотых волос на живом холме. Его пальцы окунулись в липкую, горячую алость. Он раздвигал ладонью скользкие складки. Сочится влага жизни. Желания. Нежная мякоть. Белый сок. Пласты мягкой, набухшей кровью плоти расходятся под его ладонью. Не умирай. Твои холодные пальцы, ледяные сосульки, сейчас согреются. Согреются и растаяют? Нет. Согреются и станут мной. Моей жизнью. Моим миром.

Он улыбнулся ей, а она — ему.

— Сними мешок, — прошептал. — Ты меня не боишься? Я сам не знаю, кто я. Меня разбудил Взрыв. Я проснулся и вспомнил все. Война не закончилась, я понял. Я втянул носом воздух и почуял тебя. Как зверь. Сколько лет прошло. Ты не боишься?..