–
– А если ничего не выйдет? – спросил посуровевший дружинник Никита.
Тогда нам всем кранты, подумал я, но озвучивать своих мыслей не стал.
– Главное, сделайте, как я сказал, – напомнил я своим помощникам-сообщникам и шагнул за дверь.
– Я готов, ребятушки! – выйдя наружу, обратился я к стоявшим по сторонам улицы воинам Мстислава. – Ведите меня к храбрейшему воеводе Мстиславу.
Воины обступили меня и совсем без вражды, с интересом разглядывали «провидца», ожидая кого-то или чего-то. Вскоре это нечто – крытая повозка с кучером, дребезжа по деревянной мостовой подъехала к нам.
– В этот раз ты не угадал ведун, – ехидно ухмыльнулся воин, выделявшийся среди остальных начищенными блестящими доспехами, видно тот самый Мишата. – Не было на то указаний воеводы, чтобы к нему тебя доставить. Али не ведун ты, а прощелыга? Ничего, скоро всё расскажешь, – самоуверенно пообещал он мне, – Мы с тобой в другое место прокатимся, а так как ты и так всё прорицаешь, мы тебе глаза укроем.
Сейчас мне уже не казалось таким уж разумным «ловля на живца», по крайней мере, чувствовать себя «живцом» мигом расхотелось.
Я думал, они мне повязку на глаза повяжут, а эти лентяи, не мудрствуя лукаво, связали мне руки, натянули пыльный мешок на голову и закинули как куль с барахлом в повозку. Минутой позже что-то больно меня ударило в плечо, это они закинули в телегу и мой посох. Раздался щелчок хлыста, и мы затряслись прочь из города. Я уже не видел как разошлись с новыми поручениями ратники Мстислава, как через некоторое время из купеческой избы выскользнули Лукич с Никитой, и, пожелав друг другу удачи, разошлись в разные стороны.
Лёжа на ворохе каких-то тряпок я только слышал причитания Эхнафаила.
Прошло много времени, прежде чем меня перестало трясти, сильной рукой вытянуло из повозки и сняло с головы мешок.
Напротив меня стоял ухмылявшийся Мишата, и его злобная ухмылка не предвещала ничего хорошего. В руке он держал мой посох.
– Ступай в дом, юродивый, поговорить надо, – ткнул он меня посохом в бок, подталкивая в сторону стоявшего невдалеке сруба.
Идя к избе, я незаметно огляделся по сторонам. По описанию ангела, место походило на домик на болотах.
–
Я промолчал. Откуда я знаю, что дальше. Вокруг мрачно и темно, прямо как у меня на душе, и он тут ещё со своими вопросами.
Мишата, обогнав, открыл дверь и пропустил меня вперёд. Пройдя сквозь сени в горницу, я остановился в дверях. Четверо воинов ужинали при лучине за большим дубовым столом. Софьи среди них, само собой, не было. Вошедший за мной Мишата затворил дверь и, толкнув меня в угол, сам присел к столу.
– Вот тот, про которого писал Мстислав, – указал одной рукой он в мою сторону, второй беря со стола кувшин с квасом. – Сам главное, сам вышел, как чуял, пока я за телегой посылал, гоняться не пришлось, – сказал Мишата и приложился к кувшину. Сделав несколько глотков, он вытер губы рукавом и добавил. – Может и впрямь ведун.
Продолжая трапезу, четвёрка молчаливых дружинников исподлобья поглядывала на меня. Не найдя занятия более интересного, я стоял и тупо разглядывал их в ответ.
– Рассказывай ведун! – соизволил один из четвёрки, откинувшись на стену избы, вытаскивая засапожный нож. – Про какой там заговор ты говорил? Не утаивай ничегошеньки, хуже будет, – сказал он и стал ковыряться ножом в зубах, выковыривая из них застрявшее кабанье мясо.
От волнения я непроизвольно икнул (хорошо хоть не пукнул), и, не зная с чего начать, начал тянуть время:
– А про какой именно заговор вам рассказать? – невинно захлопал я глазами.
Те, кто ещё ели, перестали чавкать и тоже уставились на меня.
–
Но по тому, как они смотрели на меня – как смотрят на обречённого – я понял, что эти хлопчики не отпустят.
– Давай про все! – сказал Мишата, не менее удивлённый чем его товарищи.