Юсуповы, или Роковая дама империи

Еще раз должен подтвердить, и самым категоричным образом, что госпожа Чайковская не имеет никакого отношения к великой княжне Анастасии Николаевне. Если ей и известны какие-то факты из жизни императорской фамилии, то она почерпнула их исключительно из книг; к тому же ее знакомство с предметом выглядит весьма поверхностным. Это мое замечание подтверждается тем, что она ни разу не упомянула какой-нибудь детали, кроме тех, о которых писала пресса…»

Эта особа, впрочем, не смущалась и уверяла, что хорошо знакома с нами, Юсуповыми. Когда я позднее читала ее книгу, я просто со смеху умирала, читая описание нашей с Феликсом семьи:

«Мы частенько наезжали к Юсуповым. Моя кузина Ирэн, дочь великой княжны Ксении Александровны, сестры государя, была замужем за князем Феликсом Сумароковым-Юсуповым. Ах, они были так веселы, задорны, привлекательны, обаятельны! Они притягивали к себе, многие люди любили бывать у них.

Еще бы – танцы, вечера, развлечения, домашние концерты! И приглашали не бог весть кого, любимцев публики: Собинова, Максакову, Барсову, Вяльцеву, цыган. Иногда собиралось небольшое общество, человек пятнадцать – двадцать, читали вслух, разыгрывали скетчи, заводили какие-то необычные развлечения, иногда садились за карточный стол. Всяк иностранец, приезжавший в Петербург, норовил заехать в это очаровательное общество.

Особняк Юсуповых находился на набережной Мойки. Иностранцы, когда брали извозчиков, чтобы к ним ехать, говорили: «Мойка-стрит, Юсупов-хаус». В двухэтажном особняке множество комнат и большой танцевальный зал. После танцев всегда подавали пикантный ужин: креветки, крабы, красное вино и мадера, по праздникам – шампанское и торты.

Стоило войти в дом, как вы слышали музыку. Она здесь постоянно звучала, но в скорбные дни не светская, а духовная.

Несколько раз в году Юсуповы устраивали благотворительные базары, где мы продавали свое рукоделье, носовые платочки и кружева, а матушка акварельные картиночки, все это отдавали по рублю.

Феликс – душка, такой милый, не побоялся и прикончил этого слизняка Распутина. Помаялись с ним, конечно, он был здоровенный и живучий, пришлось его в проруби утопить, чтобы сдох.

Незадолго до этого события я встретила в обществе Пуришкевича – он был такой милый, обходительный, приветливый, – и спросила его:

– Долго еще будет отираться этот мужик Распутин?

– Подождите, мы скоро его уберем, он всем надоел, – посулил Пуришкевич.

Юсуповы были очень богаты. Феликс был щедр для бедняков, всем помогал, кто ни просил. Однажды я была у них в гостях, тут пришла курсистка и сказала: «Всем известно, что князь денег не считает, транжирит, бросает деньги на ветер. А у меня до денег большая нужда». Феликс спросил: «Сколько?» Она попросила восемьдесят рублей, он ей дал. Замечательная была семья».

Каждое слово здесь выдает плохую актрису, которая могла только гримасы корчить, да и то дурно, вульгарно, пошло, с отвратительной претензией на великосветскость. Вообразить такой разговор с Пуришкевичем, в таком тоне, о боже… К тому же вся семья государя находилась под сильным влиянием Г.Р.! Анастасии было семнадцать, когда случилась трагедия в Ипатьевском доме. Превратиться в изголодавшуюся простолюдинку (она очень много внимания уделяет тому, кто что ел, словно надеясь добавить правдоподобия своим россказням) за девять лет великая княжна не могла бы ни при каких условиях.

Но я вернусь к тому дню, когда у нас появилась взволнованная Мари, не знающая, чему и кому верить в этой истории. Она уговорила Феликса отправиться в Зеон – так назывался замок герцога Лейхтенбергского близ Мюнхена. Мой муж отправился туда в сопровождении профессора Руднева, из самых горячих приверженцев самозваной Анастасии. Этот господин восторженно поведал Феликсу, как он, в бытность свою в Петербурге 28 июля 1914 года, вместе с другом проходил через Дворцовую площадь и откуда-то сверху на них посыпались бумажные шарики, которые бросали две расшалившиеся великие княжны – Татьяна и Анастасия. И Руднев уверял, что Анастасия очень хорошо помнит этот день и эти бумажные шарики! Феликс прямо спросил: «А вы уверены, доктор, что не упоминали о шариках перед этой особой раньше?» Доктор очень смутился и перевел разговор на то, что пули и штыковые удары изменили до неузнаваемости лицо великой княжны.