Юванко из Большого стойбища

На другое утро, поднявшись раньше всех, Георгий неслышно собрался, взял ружье и вышел из дому. Рассвет только чуть брезжил. В низинах вокруг стана над лесом стлался молочный туман. Острые вершинки елей, казалось, торчали из воды. Юный охотник спустился к реке и берегом пошел по тропинке, проложенной в высокой траве слезящейся росой. Не успел он пройти и сотни метров, как с песчаной косы, врезавшейся в зеленоватую воду, грузно поднялся старый глухарь и полетел в сторону Мохового болота. Георгий моментально вскинул ружье, прицелился и выстрелил. Тяжелым мешком птица упала в траву. Не чуя под собой ног, парень кинулся к добыче. Это был огромный, с сединкой, словно обомшелый, глухарь. Положив его в сетку, юноша с бьющимся сердцем пошел дальше.

С песчаных отмелей то и дело поднимались глухари и тетерева. И все они держали направление к Моховому болоту, куда Георгий много раз ходил с матерью по бруснику, где пережил, будучи малышом, немало страхов от шума взлетавших из-под самых ног больших, тяжелых птиц. Теперь ему все было ясно. Он свернул с тропинки и лесом, напрямик, пошел к заветному болоту, поросшему кудрявым карликовым соснячком, с трудом пробиваясь через густую, дремучую урему и завалы мертвых деревьев, поверженных бурями.

Домой он вернулся с тяжелой ношей. Он весь был увешан птицей. Глухари и тетерева, связанные попарно, были перекинуты через плечи, висели на поясном ремне, мешая идти. Усталый, вспотевший парень еле передвигал ноги, но на сердце у него было легко и радостно.

— Аи, вот как! Много набил, — говорит отец, помогая сыну снимать добытую дичь. — Шибко ладно. Так-то хороший охотник будешь.

— А Семен что принес? — первым делом спросил Георгий отца.

— Семен не пришел, замешкался где-то.

— Ладно ли что с ним?

— Придет. Далеко ходит. Глухарь увел, косач увел. Много принесет.

Старший сын вернулся очень поздно, в потемках. Его сетка была пуста. Не отвечая на вопросы отца, он разделся, со злобой взглянул на Гошкину добычу, отказался от ужина и сразу лег спать.

С этого дня Георгий постоянно был с удачей, а Семен возвращался из лесу налегке и все жаловался на отсутствие птицы.

— А Гошка где берет птицу? — спрашивал отец.

— Гошка-то счастливый. Мама говорит, он в рубашке родился. Как не повезет так-то.

— Птица разве сама на ружье к Гошке лезет? Неправильно говоришь, Семен! У счастья нет ног, счастье к людям не прибежит. Его надо искать. А как искать? Думать надо, шибко думать. Гошка лучше думает. Лес большой ведь. Без ума пойдешь — только ноги намнешь… Пошто задираешь перед Гошкой нос? Зачем корчишь из себя большака? Надо вместе с Гошкой ходить, надо учиться у Гошки. Ты идешь в лес все одно что приезжий гость. Гошка идет в лес как хозяин и как работник.

Ничего на это не ответил Семен отцу.

И по-прежнему один измерял лес в треугольнике между двух рек и скалистым горным хребтом.

Какое постылое это место стало для Семена!

Наступила глубокая осень, пора добычи пушного зверя. Оделись в белые шубы леса, полегли травы под мягкими одеялами, выстроченными лапками зайцев, лисиц, куниц, белок, горностаев. Яков Тимофеевич съездил в Глухариное стойбище и привез из своего колхоза выращенных в питомнике двух собак — лаек Звонкого и Стрелу, — пополнил боеприпасы.

Вечером, накануне выхода на промысел, когда отужинали и погасили лампу, в доме долго еще не спали. Посредине избы топилась железная печка. Семен и Георгий лежали на кроватях. Звонкий, Стрела и свой домашний одряхлевший пес Хриплый были у порога и, положив головы на лапы, казалось, прислушивались к голосу старика Векшина, говорившего с полатей. Старик сообщил, что завтра будет большой праздник, охотники со всего края пойдут искать мягкое золото: шкурки белок, куниц, песцов, соболей.

В Глухарином, в правлении колхоза Векшин сказал: «Нынче мы дадим в три раза больше мягкого золота». Это записали на бумагу. А в бумаге он расписался. Три раза поставил «Векшин».

— Нас ведь трое: Яков, Семен, Гошка. Вон как! — пояснил он.

Старик слез с полатей, положил в красную, раскаленную печку, дышащую жаром, несколько полешков и снова забрался наверх, под потолок, где обжигало уши, как в бане.

— Вы не забыли, сынки, — продолжал он, — я говорил вам про большую книгу. То «Лесная книга». Ее составили наши люди, деды и прадеды. Она передается из рода в род, от охотника к охотнику. Кто не знает этой книги, тот выходит в лес как слепой. Куницу ему не видать как своих ушей, его обманет даже зайчонок, родившийся нынешним летом. Вот какая это книга!

Старик на минуту притих, прислушался. В избе отчетливо раздавался храп. Не сильный, а так, ровный, спокойный.

Старый охотник рассердился:

— Семен, Гошка, вы спите? Кому я говорю? Кому науку даю?

— Нет, нет, не спим!

— Что ты, тятя!

— А кто храпит?

— Это пес, Хриплый. Разморило его у печки-то.

И верно. Спал Хриплый, растянувшись на полу. Яков Тимофеевич успокоился.

— Старый стал мой пес. Плохо слышит. Вот и спит.

Потом он начал рассказывать детям о повадках пушных зверей, где их искать, как добывать. Страницу за страницей раскрывал «Лесную книгу».