Южная Африка. Прогулки на краю света

Весна 1837 года застала буров на прежнем месте — они стояли лагерем у подножия Таба-Нчу. Но как же этот лагерь отличался от того счастливого сообщества друзей, каким казался всего полгода назад! За прошедшие месяцы между двумя руководителями Трека, Потгитером и Марицем, разгорелась нешуточная вражда. Оба эти человека принадлежали к разряду сильных и волевых лидеров, но во всем остальном разительно отличались. Если худой и высокий Потгитер являл собой тип несгибаемого отца-основателя, то Мариц выглядел более мягким и утонченным человеком, представителем зажиточных буров. Остается лишь гадать, как сказалось бы их противостояние на дальнейшей судьбе Трека, ибо в критический момент стало известно о скором прибытии нового персонажа — безусловного вожака вуртреккеров по имени Пит Ретиф. В апреле пошли слухи, что его обоз движется вдоль реки Оранжевой и со дня на день достигнет лагеря.

Ретифа знали и уважали все. Он считался деловым и надежным человеком, к тому же, по меркам буров, очень хорошо образованным. Ретиф родился в Западной провинции в гугенотской семье. За свою жизнь (а ему на тот момент исполнилось пятьдесят шесть лет) Ретиф успел побывать и фермером, и торговцем, и подрядчиком. Он славился как отличный оратор и поборник строгой дисциплины. Ретиф возглавлял партию из ста двадцати человек, которые передвигались на сотне тяжело груженых повозок. В одном из вагонов ехала семья Ретифа, которая, кроме него самого и жены, включала двоих сыновей и двух дочерей. Девушки были настолько хорошенькие, что в честь них назвали ферму Ретифов — Мумесисфонтейн (что в переводе означает «Ручей прелестных дев»).

Стоило появиться Питу Ретифу во главе каравана, как его сразу окружила толпа треккеров. Они радостно приветствовали его и просили занять пост коменданта и губернатора лагеря. Ретиф попытался отказаться, но из этого ничего не вышло.

Это, наверное, была поистине грандиозная сцена. Вообразите себе необъятную равнину, на которой пасутся бесчисленные стада. Там и сям разбросаны палатки и вагоны, пылают лагерные костры. И отовсюду, из самых отдаленных уголков поселения, съезжаются люди, желающие повидать своего вождя. Я хорошо представляю себе эту картину — причудливую смесь прифронтового лагеря и домашнего быта. На колючем кустарнике развешаны постирушки — детские рубашки и женские нижние юбки, дымят котлы (ибо время близится к обеду), и тут же рядом застыли грозные воины с притороченными к седлам ружьями; суровые патриархи, матери с грудными младенцами и сотни слуг-готтентотов, которые сочли своим долгом последовать за хозяевами в дальнее путешествие.

Ретифа окружили сотни треккеров, а каждый из вагонов превратился в трибуну для зрителей. На их ступенях стоят прелестные девушки в старомодных платьицах с завышенной талией, они укрываются от солнца под зонтиками или изящными масками из козьей кожи; девушки встают на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть высокопоставленного гостя, и щебечут без умолку. Возле костров без устали снуют спартанского вида матроны в чепцах и грубых саржевых юбках. Бородатые мужчины с бритой верхней губой — все как один в широкополых соломенных шляпах на зеленой подкладке — недовольно шикают на расшалившуюся ребятню. А за этой толпой еще и следующий круг: сюда входят угрюмые фермеры с отдаленных капских ранчо, они задумчиво потягивают свои трубки, в руках у них ружья, на поясе обязательный тесак в ножнах. Рядом стоят пожилые буры — дедушки и бабушки, они между делом урезонивают шумную молодежь. Весь лагерь собрался, чтобы поприветствовать Пита Ретифа.

Вполне вероятно, что по такому случаю буры извлекли из вагонных кистов

свои лучшие воскресные одежды: бриджи из рубчатого вельвета, шуршащие шелковые платья, нарядные юбки из цветного сукна, в которых обычно ходят в церковь, может быть, даже муфты. Ибо самые обеспеченные из вуртреккеров (и это подтверждают музейные экспозиции) бережно сохраняли принадлежности прежней, оседлой жизни. Я не исключаю даже, что Герт Мариц вышел из своего голубого вагона в блестящем цилиндре, поскольку в те дни ни одна воскресная служба не обходилась без этого символа респектабельности.

Постепенно волнение улеглось. Воцарилась торжественная тишина, которая разразилась звуками религиозных псалмов. А затем наступил вечер с его неотложными делами. Женщины пошли доить коров, мужчины отправились сгонять скот в краали. В воздухе стоит дым от костров, разносятся аппетитные запахи жареной баранины и свеже-сваренного кофе. Солнце нехотя уползло за вершину Таба-Нчу, и над землей воцарилась звездная африканская ночь.

9