Южнее главного удара

Беличенко оглядел солдат. Лица их в этот час были бледней и бескровней, как бывает перед рассветом, словно вся ночная усталость легла на них; Кого оставить? Назарова? Бородина? Беличенко остался сам. Не ушел от пулемета и Архипов.

- Вместе с тобой начинали войну, вместе и кончать будем,- сказал он Беличенко, впервые переходя на "ты".

Остался еще рябоватый сержант.

Недалеко от кривой яблоньки кто-то вырыл просторный окоп. Здесь и расположились пулеметчики. Они сидели и слушали удалявшееся урчание тракторов. Потом показались серые тени. Немцы шли за батареей, как волки по следу, приглядываясь, держа автоматы наготове.

Пересиливая боль в раненой руке, Беличенко повел стволом пулемета. В прорези возникали и исчезали фигуры немцев. Он подпустил их ближе, и пулемет в его руках затрясся, заклокотал, вспышками освещая лицо; горячие гильзы посыпались под ноги.

Кто-то спрыгнул в окоп. Беличенко оглянулся со стиснутыми зубами, со свирепым выражением, которое было у него в тот момент, когда он стрелял,Тоня! Этого он больше всего боялся. И еще тяжелое тело свалилось сверху, поднялось, отряхивая колени. Это был Семынин. С ним в окопе сразу стало тесно.

- Ты чего? - спросил Беличенко, потому что Тоню об этом спрашивать было уже поздно.

- Вы ж воюете.

Он потеснил сержанта плечом, поворочался и, устроив автомат на бруствере, начал стрелять, тщательно целясь. Стрелял и сержант из своего карабина.

Каждый раз, когда смолкал пулемет, немцы подымались и перебегали, понемногу приближаясь и стреляя все время.

Первым ранило рябоватого сержанта. У него пошла носом кровь, и, пока Тоня перевязывала его, он утирал кровь жестким рукавом и все порывался встать к карабину. Он не чувствовал еще, что эта рана - последняя, а Тоня глазами указала на него Беличенко: "Плох". Она не сообразила, что можно громко говорить: сержант все равно не слышал.

Когда спустя время Беличенко от пулемета оглянулся на него, сержант сидел на земле, голова запрокинута, в полуоткрытых закатившихся глазах слепые полоски белков, нос и губы в запекшейся крови. Беличенко переступил ногами по хрустящим рассыпанным гильзам и, обождав, пока немцы будут перебегать, дал очередь. Теперь стреляли только он и Семынин.

Стреляли, экономя патроны, стараясь оттянуть время. И между выстрелами прислушивались к удалявшемуся тарахтению тракторов: они все еще были недалеко.

Внезапно один из немцев вскочил и кинулся под гору. Короткая очередь. Падая, немец несколько шагов проскользил на коленях. И сейчас же отовсюду ударили автоматы, пули густо сыпанули по щиту. Пригнувшись, Беличенко глянул на Архипова.

- Сейчас окружать начнут,- сказал Архипов то самое, о чем думал и чего больше всего боялся Беличенко.

К немцам явно подошло подкрепление. Теперь они начнут обтекать с флангов, подберутся на бросок гранаты и тогда навалятся сразу.

Серенькое утро вставало над городом. На крыши домов, на землю косо падал мелкий снег, горячий ствол пулемета сделался мокрым, от него шел пар. Снег падал на грубое, ворсистое сукно шинелей, и плечи и шапки пятерых людей, стоявших и сидевших в окопе, постепенно становились от него белыми, как бруствер, как вся земля вокруг. От дыхания снег таял на воротниках шинелей. И только у сержанта на шипели он нe таял ужe. Никто даже не знал фамилии этого рябоватого наводчика сорокапятимиллиметровой пушки. Последний из расчета, оставшийся в живых, контуженный, он пришел на батарею и здесь продолжал воевать с немцами, когда уже ничей приказ не висел над ним.

- Вот что,- сказал Беличенко,- четверым нам в окопе делать нечего. Подтянут немцы миномет - всех четверых одной миной накроют. Тоня и Семынин, отходите.

Тоня продолжала набивать диски. Семынин щепочкой чистил автомат.

- Ты же знаешь, мы не уйдем,- сказала Тоня.

Так они сидели в тесном окопе. Немцы приближались с трех сторон, невидимые за кустами.

Архипов долгим взглядом оглянулся вокруг, ни на чем не задерживаясь и одновременно прощаясь со всем. Потом снял с себя ремень с фляжкой, освободил плечи от вещмешка; он расставался со всем, что уже не понадобится ему в жизни.

- Вместе начинали войну, вместе и кончаем,- сказал он. Расстегнул шинель, встал в окопе, замахал немцам шапкой и, прежде чем его успели остановить, выпрыгнул наружу.- Не стреляй, комбат, жди, не стреляй,- говорил он тихо.

Стоя рядом с кривой яблонькой, он хорошо был виден в рассветном сумраке: пожилой солдат в обмотках, за одной из них блестела алюминиевая ложка. Подняв над головой тяжелые руки, он жизнью своей выманивал немцев из укрытия.

- Не стреляй, комбат, они выйдут. Не стреляй...

Ветер отдувал полы его шинели, и казалось - он идет навстречу немцам. Смолкшие было немецкие автоматы ударили с трех сторон. Архипов пригладил ладонью волосы, успокаивая себя этим жестом, и опять поднял руки.

- Ляг! Ляг! - приказывал Беличенко сдавленным голосом.

Но Архипов все стоял под пулями без шапки. Вдруг шагнул под уклон, споткнулся и, закачавшись, упал.