Южнее главного удара

- Нащупал, сволочь! - сказал Богачев, рукой разогнав дым над головой, и глянул на телефон, по которому Беличенко передавал команды на батарею, как будто немцы могли обнаружить этот телефон. Беличенко взял из его руки цигарку и стал докуривать, припекая губы. Он нервничал. Он всякий раз нервничал, если в бою Тоня была рядом. В такие моменты его все раздражало. И особенно его сейчас раздражали голоса в соседней щели. Туда спрыгнули переждать обстрел два пехотных радиста, И чем дальше, тем трудней им было вылезти наружу, Земля спасительно притягивала их, самым надежным местом на свете была для них теперь эта щель.

Но один из них был рядовой, а другой - сержант, он отвечал перед начальством.

- А я тебе говорю, иди! - приказывал сержант без особой уверенности.

- Куда я пойду? - уныло сопротивлялся радист.- Куда я пойду?

Он твердил это с упорством человека, который хочет жить и, кроме этого, ничего знать не хочет.

- А я тебе говорю, иди! - ожесточался сержант.- Командир батальона рацию ждет, приказание выполнять не хочешь?

"Сейчас погоню сержанта",- с холодным бешенством подумал Беличенко.

И тут каждый услышал не громкий, но сразу оттеснивший все другие звуки снижающийся вой. Этот снаряд примирил всех. Радисты затихли в своей щели. Беличенко пригнул Тоню к своим коленям, закрыл ее собой. И каждый почувствовал, что от падающего сверху у него сейчас одна защита собственная спина.

Окоп качнуло, земля как будто сдвинулась, и все затряслось в дыму и грохоте.

С наблюдательного пункта командира полка, с других наблюдательных пунктов, которые не нащупала немецкая артиллерия, было видно, как высота покрылась распухавшими на глазах хлопьями разрывов, дым смешался с рыжей пылью, высоко поднявшейся к небу. Глядя в свои стереотрубы и бинокли, как над высотой в пыли и дыму все вспыхивает коротко, они понимали, что должны чувствовать люди под таким огнем.

Когда разрывы смолкли, в ушах у каждого еще стоял грохот и земля рушилась сверху. Тоня поднялась - песок ссыпался со спины, с воротника шинели. Близко от себя Беличенко увидел ее лицо, бледные, под цвет лица, губы и несмело улыбавшиеся ему глаза, из которых еще не ушел страх.

- С тобой я смелая,- сказала она.- С тобой я ничего не боюсь.

Ветер отнес дым, и стало светло. Но никто за артподготовкой не видел рассвета и как-то даже не вспомнил теперь об этом.

Беличенко рукой поискал в земле засыпанный телефон. Трубка была разбита. Он все же подул в нее - телефон не работал.

- Ставь стереотрубу! - приказал он Богачеву.

Тот, сощурясь, глядел в сторону немецкой передовой, крупные ноздри его хрящеватого носа жадно хватали воздух.

Перчаткой постегал себя по плечам, сбивая пыль, и размашисто зашагал по траншее.

В соседней щели послышались голоса.

- Дай перевяжу,- сказал сержант и осторожно поинтересовался: - Рация цела?

- Навылет пробило. Вот он мне сюда, осколок, в плечо вошел, а она за спиной была.

Проходя по траншее, Беличенко увидел обоих радистов. Молодые ребята с тонкими шеями, они сидели на земле. Радист - голый до пояса, тело по-зимнему белое, раненое плечо, сразу похудевшее, жалко вздернуто. Тоня перевязывала его, и он весь сжимался от боли.

Сержант зализал цигарку, дал радисту в рот, поднес прикурить. Тот на правах потерпевшего принимал ухаживания.

- Теперь ты в госпиталь поедешь,- сказал сержант и вздохнул.- Месяца небось на три... Войну уже не захватишь...

Но, увидев Беличенко, незнакомого капитана, оробел и сделал движение встать. Тоня тоже повернула голову, встретилась глазами с Беличенко и улыбнулась ему.

В холодном свете утра далеко было видно снежное поле и черные круги разрывов на нем. По полю от передовой волокся дым. И от передовой же полз раненый, приподнимался на руках, что-то кричал и падал. И снова полз, слепо тычась в стороны. Другой раненый, в распахнутой шинели медленно шел, опираясь на винтовку. Его несколько раз закрывало разрывом, но он вновь появлялся сквозь дым, все так же медленно переставляя ноги.

Артподготовка продолжалась, и "хейнкели", гуськом заходившие на бомбежку, теперь посыпались из-за облаков, пикируя на передовую. От них плашмя отрывались черные палочки; увеличиваясь и воя, они неслись вниз. На НП вдруг все затряслось, задрожало, с брустверов потек песок. И сейчас же над высотой черными тенями скользнули наши штурмовики и скрылись в дыму.

Еще не отбомбили самолеты, когда Ратнер, наблюдавший в бинокль, обернулся со странным, будто повеселевшим лицом:

- Танки!

В стереотрубу Беличенко было видно, как они по одному появляются из-за гребня. Стали смолкать разрывы. Теперь явственно была слышна трескотня пулеметов и автоматов: началась атака. Только раненый все так же ковылял, опираясь на винтовку. Ударила мина вдогон, одна-единственная. Когда ветром отнесло летучий дымок, человека не было: на снегу серым пятном распласталась шинель.

Но отрываясь от стереотрубы, Беличенко достал папиросу, крепко закусил зубами.