Южный крест

Но как и что — не сказал. Чего скажешь, если вся страна в одной упряжке. И подполковник ничего больше не сказал, молча обнял…

* * *

В июльские дни сорок второго года в верхах прикинули все шансы… «За» и «против». Учли сроки формирования новых армий, запасы вольфрама и молибдена, сроки пуска новых заводов, пропускную способность железных дорог, политическую погоду в Европе, Азии и на Ближнем Востоке, возможности и силы противника… Учли все, что поддается учету. Трезво предположили худшее…

Надежда на второй фронт хоть и теплилась, жила, но была по-прежнему шаткой, а Япония, хоть и втянулась в войну с Америкой, представляла угрозу вполне ощутимую; Турция, ободренная выходом немцев к Дону, вполне могла вдохновить себя великим соблазном…

Учтено было все.

Учитывал и противник. И с той и с другой стороны напряжение достигло своего предела.

Германии было неизмеримо легче, потому что на ее стороне была инициатива, она захватила богатейшие районы России, вышла к Дону, создала прямую угрозу выйти к Волге и на Кавказ…

Но за этот успех она заплатила слишком дорого.

Последнее слово оставалось за Россией.

Сейчас, когда известно буквально все, говорить, рассуждать просто. А в сорок втором только предполагали, тогда было страшно. Приказ, в котором были суровые признания, летом сорок второго года, наверное, был нужен как средство в часы наитягчайшего кризиса. Беспощадные слова «Ни шагу назад!» воздействовали на армию и тыл благотворно, потому что люди верили Сталину безоглядно.

Кто был ошеломлен приказом, так это немцы. Именно вслед за такими приказами противник обычно капитулирует. Но русская армия дралась с невиданным ожесточением. В разведотделе шестой германской армии появилась папка, в которую складывали бумажки, написанные чаще всего карандашом. Эти бумажки могли изумить кого угодно: за полчаса до смерти солдаты изъявляли желание стать коммунистами.

Генерал Паулюс сказал:

— Ничего не понимаю.

Он многого не понимал, этот высокопоставленный генерал, вдумчивый стратег и генштабист. Паулюс участвовал в разработке плана восточной кампании, а теперь все чаще думал, что где-то допущена непоправимая ошибка.

Но Паулюс напрасно искал ошибку в деталях «плана Барбаросса». Ошибка заключалась в самом факте начала войны.

Но об этом подумают позже некоторые гитлеровские стратеги — после войны, после своего поражения. Останутся и такие, кто будет утверждать, писать книги, доказывать, что все шло бы по-другому, сделай Гитлер не так, а иначе. Конечно, Гитлер как главнокомандующий сухопутными силами германской армии допустил множество ошибок. Но эти ошибки навязывал ему противник. Гитлер просто не мог не ошибиться. Он был бессилен…

После войны немецкие генералы расценили действия своего фюрера как пагубные, что именно Гитлер с его дилетантством привел Германию к поражению. Не ошибись Гитлер как главнокомандующий там-то и там-то, все пошло бы иначе. Слушайся Гитлер умных своих генералов, не случилось бы страшной катастрофы.

Но если бы германские генералы были так умны, как представили друг друга после войны, наверное, не устремились бы на восток… А когда эта величайшая в истории Германии глупость совершилась, стало трудно, почти невозможно определить, кто повинен в той или другой неудаче. Но каждая из этих неудач была лишь той частностью, предупреждение которой, хоть и могло изменить ход войны, не могло отразиться на исходе.

Надо обладать очень трезвым умом, чтобы до начала войны отказаться от нее… Такого ума в Германии не нашлось. Были люди, которые боялись этой агрессии… Однако возможность ее не исключали. Вместо того чтобы не допустить ее, они старательно занимались военной арифметикой, искали (и разумеется, находили) решения, в которых виделись великие свершения.

Нездоровые иллюзии, которыми с незапамятных времен питались великодержавные германские умы, взяли верх над рассудком и в сороковых годах.

Гитлер не был ни гениальным, ни даже впередсмотрящим. Он явился неплохим исполнителем воли германских монополистов. Настолько неплохим, что многие готовы поставить его рядом с Отто фон Бисмарком.

Германские генералы, подручные своего канцлера, оказались на той высоте, на том уровне, который отвели для них. Война показала, что на большее они не способны.

Генерал Паулюс, который вел армию на Сталинград, который оказался на самом острие войны в самый сложный и ответственный период, был не лучше и не хуже других немецких генералов. Рассуждения о том, что Паулюс был стратегом, но не был, дескать, командующим, хоть и верны в своей основе, отнюдь не могут объяснить поражения немцев под Сталинградом. Будь на месте Паулюса другой человек, тот же фельдмаршал фон Рейхенау, положение под Сталинградом могло сложиться по-другому, но конец войны был бы все таким же.

Если человек ушел с торной дороги, а тропки ведут к обрыву, то обрыва этого не миновать, с той лишь разницей, что одна приведет к погибели раньше, другая — чуть позднее.

* * *