Южный Крест

Приезжие, измотанные нудной поездкой, толкаясь повалили по сходням. Прошли несколько флотских, вяло кивнув знакомым лейтенантам и даже не поинтересовавшись узнать, кого ж эти двое столь нетерпеливо высматривают. Следом за офицерами показалось несколько штатских. Встречающие не обратили на них никакого внимания.

— Ей-богу, нету, — разочарованно произнес белокурый лейтенант.

А широколицый с ленцой отозвался:

— Охота им в такую жару тащиться…

Они уже хотели убраться восвояси, как двое штатских, неуверенно озираясь по сторонам, приблизились к ним. Оба были очень молоды и, судя по одежде, небогаты. Тот, что постарше, ученого вида, в очках, спросил офицеров, не дожидаются ли они его сиятельства графа Николая Петровича и капитана первого ранга Ивана Федоровича. Лейтенанты, насторожившись, отвечали, что они именно и прибыли с корабля в Кронштадт, чтобы встретить Румянцева и Крузенштерна.

Оказалось, что штатские молодые люди присланы Румянцевым к господину лейтенанту Коцебу — белокурый приветливо заулыбался, — что вот он, Эшшольц, будет на корабле медиком и натуралистом, а его юный друг, господин Хорис (очкастый указал на худощавого безусого юношу, явно смущенного, но старавшегося выглядеть независимо) — корабельным живописцем.

— Отлично, господа, — сказал лейтенант Коцебу и осведомился. — А что же граф с Иваном Федоровичем?

— Прибудут завтра, — ответил Эшшольц.

— Стало быть, завтра опять дожидаться, — недовольно заметил круглолицый лейтенант Глеб Шишмарев, но Коцебу укоризненно покосился на него, и Глеб пробубнил что-то примирительное.

— Однако что ж мы стоим, как вкопанные? — сказал Шишмарев, отирая лицо платком и расстегивая ворот мундира. — Пойдемте-ка, братцы, в трактир и познакомимся короче.

Тут между офицерами произошел диспут на тему, в какой трактир отправиться. Коцебу утверждал, что лучше всего в питейный дом на горке; Шишмарев доказывал, что у Томаса кормят отменнее и к тому же на его дочь Дженни глядеть куда приятнее, чем на сонные рожи половых питейного дома.

Вскоре четверо будущих путешественников сидели в английском трактире. Шишмарев, затолкав за ворот салфетку, с видом завсегдатая шептался с Томасом.

— О, да, сэр, — кивал Томас.

Доктор и живописец, почувствовав, что они попали к славным, хорошим людям, бросили чиниться и разговорились.

Эшшольц был земляком командира корабля лейтенанта Отто Евстафьевича Коцебу; он тоже родился в Эстляндии, правда, не в Ревеле, а в университетском городе Дерпте и учился там же. А вот Логгин Хорис, тот уроженец Екатеринослава. Бывал он в ботанической экспедиции на Кавказе, потом занимался в петербургской Академии Художеств, но не по нему сиднем сидеть в классах да рисовать торсы греческих богинь. Ему хочется видеть мир…

Слуга накрыл стол, а когда подали портер, все разом умолкли: портер подала дочь трактирщика — писаная красавица, и Шишмарев, будто он был повинен в явлении этого чуда, победительно оглядывал товарищей.

Дженни ушла, горделиво подняв хорошенькую головку и шурша крахмальными юбками, и беседа за столом возобновилась.

— Итак, господа, — начал Коцебу, — нынче наш последний береговой день. Завтра граф Николай Петрович и Иван Федорович осмотрят наш «Рюрик», а на следующий день снимемся с якоря. Место для вас приготовлено. Надеюсь, будете довольны. Не знаю, впрочем, как вы переносите море…

— Мы ни разу не были в море, — признался Эшшольц.

Логгин Хорис с некоторой самоуверенностью заметил, что на кавказских кручах не менее опасно и что ко всему можно привыкнуть, было бы желание и терпение.

— Верно, Логгин Андреич, — отозвался Шишмарев, простецки хлопнув юношу по плечу. — Верно. Да и то сказать, как у нас кадеты говаривают: жизнь копейка, голова — ничего! Шире ставь ноги, держись в шторм за палубу да гляди в оба. Привыкнешь!

Все засмеялись и чокнулись.

* * *

Крузенштерн заметил «Рюрика», едва лишь большая шлюпка отошла от кронштадтского берега. Он указал Румянцеву: вон наш красавец, стоит себе на рейде, маленький да удаленький. Высоколобое усталое лицо Николая Петровича просветлело.

Кроме Румянцева и Крузенштерна, осмотреть «Рюрик» поехали еще двое — вице-адмирал Моллер (под строгой благообразной личиной его не сразу угадаешь вороватого чинушу) и ценитель, знаток кораблей, морщинистый контр-адмирал Коробка с хитроватым крестьянским прищуром стариковских глаз.

Но, конечно, лишь Крузенштерн с Румянцевым испытывали волнение, видя, как то, что было на бумаге, в мыслях, воплотилось в корабль, снаряженный в дальний путь и населенный людьми, готовыми одолеть тысячи миль и тысячи препятствий. С волнением глядя на бриг, они невольно припоминали минувшее...