Южный крест

— Прекрасный возраст — сорок девять лет, — молвил хозяин самой просторной каюты на рефрижераторе, обдуваемой несколькими вентиляторами, — за то, чтобы мы встретились и выпили и на пятидесятилетии, и на шестидесятилетии, и на всех последующих пятерочных юбилеях… Не говоря уже о семидесятилетии и восьмидесятилетии… Когда же чокнемся стаканами на столетии, тогда и подумаем, стоит ли продолжать счет юбилеям дальше. Договорились?

— Договорились. — Москалев чуть приметно усмехнулся. — Только я не пью, бросил…

Брови на лице хозяина каюты удивленно дернулись, потом сомкнулись на переносице и закрыли глаза.

— Как так? — не поверил он. — Завязал?

— Не только завязал, но и затянул.

Хозяин каюты неверяще покачал головой — не мог поверить, что человек может добровольно отказаться от алкоголя, потом со вздохом всосал в себя ароматный дым, в горле у него что-то засвиристело по-синичьи… Щелкнул пальцем по бокастой бутылке виски:

— В конце концов, в этом есть один положительный момент: мне достанется больше этого пойла.

С этим психологическим выводом Геннадий был согласен полностью, хотя много пойла бывает также плохо, как и мало, — всего должно быть в меру.

Напитков у капитана рефрижератора было более, чем в избытке: представительский сундук пахнул не только виски, но и шведской водкой "Абсолют", и коньяком грузинским, и английским джином, и самыми разными винами, в холодильнике даже мерзнул опечатанный ящик шампанского; плюс ко всему алкоголь имелся и в судовой лавке, — всегда можно было дотянуться и до тех закромов.

Был капитан рефрижератора старше Геннадия лет на пятнадцать, выпил, наверное, столько, что выпитое и в танкер не вместится, выбьет пару задвижек в стремлении вырваться на свободу, нос его был украшен густой красной сеткой…

Он снова налил себе золотистого "балантайза", чокнулся с Геннадием, поинтересовался, приподняв одну бровь, — под бровью острым блеском сверкнул зрачок:

— Чокнуться-то хоть можно?

— Можно.

— За твое здоровье, за твое долголетие, — торжественно, на "ты" провозгласил капитан.

— Ваше здоровье, ваше долголетие, — не замедлил откликнуться Москалев.

— Со мной можешь на "ты", мы же оба — капитаны.

— Спасибо, — таким разрешением Геннадий был тронут. Так оно и должно быть, оба они, несмотря на разницу в возрасте, носят по четыре шеврона на рукавах, — значит, равные… Но, с другой стороны, водолазный катер по сравнению с рефрижератором — это все равно, что цыпленок рядом с гиппопотамом, целая флотилия водолазных судов может скрыться в чреве коробки, которой командует хозяин этой каюты. Впрочем, у Москалева плавединиц больше, чем у рефрижераторщика, плюс ко всему, два плашкоута, находившихся, как он узнал, в трюме, также наверняка подчинят ему, как старшему морскому начальнику.

Но "ты" этому человеку он вряд ли сумеет говорить до конца плавания — просто не успеет перестроиться.

Для перестройки нужна притирка, совместные завтраки и обеды, поглощение из одной тарелки не только соли, но и манной каши. Перемахнуть через этот забор очень сложно, нужно привыкание… Привыкание и время. А к чему привыкать? К забору, что ли?

Хозяин каюты, смакуя, мелкими звучными глотками осушил стакан до дна, затянулся трубкой и воскликнул с радостным, каком-то детским выражением в голосе:

— Хар-рашо! — Вновь приподнял одну бровь. — Отмечать день рождения со своими будешь?

— Меня просто не поймут, если этого не сделаю.

Капитан рефрижератора потянулся к рабочему столу, взял целый брикет нарядных розовых бумажек, приклеенных друг к дружке, оторвал верхнюю, поставил на ней цифру 3 и расписался.

— Это — цидулька в судовую лавку на три бутылки водки. Больше отпустить не могу. Хватит?

— Больше не надо.

— С закуской разберешься сам. — Хозяин каюты вновь взялся за бутылку "балантайза" и неожиданно замер на несколько мгновений, лицо его напряглось: что-то он услышал в плеске воды за бортом — то ли железный скрип акульих зубов, пытающихся откусить у парохода кусок рулевого управления, то ли встревоженное мяуканье какого-нибудь морского кота-котофеича, идущего встречным курсом, Москалев тоже напрягся было, потом, освобождаясь от этого напряжения, спокойно махнул рукой: глюки все это, обычные океанские глюки!

— Поговори еще немного со мною, — попросил его капитан. — О жизни. А?

Геннадий хорошо понимал пропахшего трубочным табаком хозяина каюты — ему хотелось выпить, душа того требовала, только вот с напарником было туго: старпом не пил, стармех тоже, а опускаться до уровня боцмана, готового составить компанию, он не мог — шевроны на рукавах не позволяли.

В общем, кричали дедушки "ура!" и в воздух челюсти бросали…

12

На следующий день, когда солнце уже вольно болталось посреди неба, высматривая, что там происходит среди волн, вновь зашипел громкий динамик общесудовой связи:

— Геннадий Александрович, зайдите в каюту капитана!