Южный полюс

Скольжение отличное, настроение приподнятое, и мы развили хорошую скорость. Собаки словно понимали, что мы повернули домой. Слабый летний ветерок при температуре минус 19° мы воспринимали как последний привет полюса. Там, где были оставлены сани, остановились и взяли кое-какие вещи. Дальше начиналась череда пирамидок. Наш след почти стерся, но зоркий Бьоланд различал колею. Впрочем, пирамидки выполняли свою миссию так исправно, что след был не так уж и нужен. Хотя высота пирамидок была не больше метра, они сразу бросались в глаза на ровной глади плато. Под лучами солнца они сияли, как электрические маяки. А против солнца казались черными, напоминая темные камни.

Мы хотели впредь передвигаться ночью. Это давало много преимущества. Во-первых, солнце в спину, а это играло немалую роль для наших глаз. Идти против солнца по снегу тяжело, даже если у вас хорошие снежные очки. А когда оно светит в спину, идешь и хоть бы что. Во-вторых – это преимущество мы оценили уже потом, – поскольку мы самое теплое время суток проводили в палатке, нам представлялся удобный случай подсушить мокрую одежду. Впрочем, как мы увидим дальше, это нас не так и выручило.

До чего приятно было повернуться спиной к югу. До сих пор ветер был преимущественно встречным и отнюдь не ласкал наши потрескавшиеся щеки. Теперь же он всегда будет попутным; глядишь, и кожа подзаживет.

А еще мы мечтали поскорее спуститься с плато, чтобы вздохнуть полной грудью. На плато не очень-то надышишься. На одно только слово «да» два вдоха потратишь. Непрерывное состояние одышки, в котором мы пребывали все полтора месяца, что находились на плоскогорье, никак нельзя назвать приятным.

На обратный путь мы наметили себе норму дневного перехода в 15 миль, или 28 километров. Конечно, появилось много положительных факторов, позволявших делать более длинные переходы, но мы боялись, что тогда наши собаки очень скоро переутомятся, а то и отправятся на тот свет. Однако мы недооценили своих собак. На 28 километров мы тратили всего пять часов, это позволяло нам дольше отдыхать.

Двадцатого декабря мы убили первую собаку на этом этапе. Расстался с жизнью мой славный Лассе. Он совсем обессилел, и от него не было никакого проку. Тушу разделили на 15 относительно равных частей и скормили его товарищам. Они уже научились ценить свежее мясо, и нет никакого сомнения, что дополнительный паек, который они получали время от времени на пути домой, имел немалое значение для нашего успеха. Поедят мяса – потом несколько дней работают намного энергичнее.

Утром 21 декабря погода испортилась. Легкий юго-восточный ветер, пасмурно, плохая видимость. Мы потеряли след и долго шли по компасу. А затем, как обычно, вдруг прояснилось, и опять на плато стало светло и тепло. Даже слишком тепло. Мы сняли всю – почти всю – одежду, и все равно обливались потом. Сомнения насчет маршрута длились недолго. Наши превосходные пирамидки отлично несли службу, одна сверкающая веха за другой возникала на горизонте, ведя нас к столь важному для нас складу на 88°25 южной широты.

Начался небольшой подъем – такой незначительный, что глазом и не заметишь. Но гипсометр и барометр не дали себя обмануть и так же дружно падали, как прежде поднимались. И хотя мы не видели подъема, но чувствовали его. Может быть, это чистое воображение, однако мне казалось, что увеличение высоты сказывается на моем дыхании. В последние дни страшно возрос наш аппетит, причем лыжная команда была куда прожорливее, чем каюры. Были дни (всего несколько дней), когда мы трое – Бьоланд, Хассель и я – могли бы, кажется, есть даже гальку. Каюры такого голода не испытывали. Возможно, это потому, что они на ходу могли опираться на сани, получая таким образом отдых, которого мы, лыжники, были совсем лишены. Казалось бы, много ли толку от того, что ты положил руку на сани, но с течением времени, возможно, что-то и набегает. К счастью, наши запасы позволяли есть больше, когда голод нас одолевал. Так, после полюса мы увеличили свой паек пеммикана, и вскоре эта прожорливость пропала, сменившись обыкновенным здоровым аппетитом.

На обратном пути мы установили такой порядок: утренние сборы начинались в шесть вечера, к восьми все готово, и в поход. Смотришь, 15 миль (28 километров) пройдены, и вскоре после полуночи мы опять могли ставить палатку, стряпать и отдыхать. Но через некоторое время этот отдых стал казаться нам невыносимо долгим. К тому же в палатке становилось (относительно) настолько жарко, что мы нередко вылезали из спальных мешков и лежали, ничем не покрываясь. Двенадцати-, четырнадцати-, даже шестнадцатичасовой отдых был серьезным испытанием нашего терпения на этом, первом этапе обратного маршрута. Мы отлично понимали, что это излишество, и все-таки сохраняли такой распорядок, пока находились на большой высоте. Мы много говорили о том, как лучше использовать этот чрезмерно долгий отдых.